чутьём угадав, что это тот самый момент, парень второй рукой резко нажимает ей на поясницу, двигая навстречу бёдрами — и чувствует, как замерший у входа член плавно входит внутрь, в жаркую, тугую глубину.
Девушка дёргается, но момент выбран верно, она тоже не может и не хочет останавливаться, и уже сама двигается на члене, не понимая, вскрикивает она от боли или от наслаждения. Парень вытаскивает руку, прижимает девушку к себе обеими руками, целует её мокрое от пота тело. Комната куда-то плывёт и растворяется, уличный шум пропал ещё раньше, есть только она, горячая и мокрая, стонущая и извивающаяся. И они содрогаются уже вместе, сцепившись и слившись в единое «животное с двумя спинами», как говорил циник Шекспир...
Потом опьянение потихоньку сползло, вновь стали слышны шарканье лопат и гул троллейбусов, голоса и подошвы в коридоре... Жизнь шла своим чередом, и только для этих двоих она стала другой — ещё более захватывающей и интересной, и тем прикольнее, что никто ещё об этом не знает...
Кроме Маринки, которая пришла в самый разгар веселья, не смогла открыть дверь, по доносящимся звукам мгновенно сообразила, что происходит, и обиженная ушла «пережидать землетрясение» — устоявшийся термин общажного новояза для такой вот вынужденной эмиграции из собственной комнаты. Но о том, где, с кем и как пережидала землетрясение Маринка, здесь я рассказывать не буду, скажу лишь, что когда она вернулась, от обиды её не осталось и следа, и всю ночь девушки о чём-то болтали — и не только болтали. Но уж при этом-то меня точно не было и быть не могло.
Макс К-113, 1988—2003
