возможно. Ее спина и попа была исполосована, но она не думала плакать вообще. Она была очень мужественна. Я восхищалась ей. Потом нам предоставли пятнадцати-минутный ледяной душик, не дав вытереться. Потом Наталя Ильишна схватила нас за волосы и поволокла куда-то. Мы пришли в другую комнату. Она мерзко поулыбалась и сказала нам, что..."щас будет весело»
Нам весело не было. Наши тела были исполосованы. Она выпорола нас ремнем с пряжкой, потом решила передохнуть и нам тоже ехидно посоветовала, приказав нам сесть на средний шпагат и поднять руки вверх. Сразу прибежали четверо мужиков, которые держали наши ноги. Через пять минут руки отекли, а ноги раздирало от боли. Я орала, Юлька сидела молча. Но я-то знала, что она никогда не занималась гимнастикой и никогда в жизни не садилась на шпагат. А тут... НУ ничего, это были цветочки. Потом эта садистка положила нас на животы и привязала по рукам и ногам. Те же самые мужики начали дубасить нас палками по пяткам.
Я ревела, извивалась, ругалась матом и проклинала Н. И., назвав садиской и стервой. Юля молчала. Н. И. приказала перестать бить меня и сказала: «Мальчики, постарайтесь выбить из этой партизанки Степановой хоть словечко, а что касается этой размазни Черемушкиной, то я займусь ей сама. Она выпорола меня по заднице еще раз и за волосы потащила в комнату, с пугающим названием: «карцер», где было сыро, темно и жутко. Впихнула меня туда, показав на видеокамеру, и сказав, что не разрешает садиться. А сама принесла мне маленький телевизор, где было видно, как издеваются над бедной Юлечкой. Я смотрела стоя. Один из мужиков покрывал плетью спину, попу, руки, и ноги Юлюши, а другой бил по пяткам, да с такой силой, что я зажмуривалась и плакала. Сама же Юля лежала на горохе... Это продолжалось около пятнадцати минут, потом ее перевернули на спину и начали хлестать по грудям, по соскам, по лобку, по животу и по всему телу, кроме лица. Потом эти двое вставили свои громадные члены в попку и в писеньку Юленьки и отъебали бывшую девственницу по всей программе, потом меня вытащили из карцера и теперь уже с силой вставили члены в меня. Я перестала плакать, у меня уже не было не сил, не слез. Юля стояла, покачиваясь, а потом свалилась на пол. Она потеряла сознание. Через пять минут у меня в глазах все поплыло и я отключилась. Пронулась я вся забинтованная в большой, светлой комнате, одна. Я с трудом встала и пошла по коридору. Мне навстречу несся санитар:
«Девочка, тебе нельзя вставать!» — завопил он и подхватил меня за плечи, судя по всему, намериваясь отнести в палату обратно. Я догадалась, что была в больнице. «Где у вас тут Степанова?»
— Юля?
— Да-да!
Санитар овел глаза...
— Она... она... умерла сегодня, минуты две назад... Мне очень жаль...
Я почувствовала, как по моей щеке покатилась слеза, а вот другая, третья...
По этому самому коридору неслась медсестра:
— Павлик, Павлик, эта девочка все же выжила! МЫ так долго за нее боролись! Она жива!
— Степанова? — спросила я, и во мне загрелся огонек надежды.
— Да! Она жива!
Что было дальше я не помню, помню только то, что Н. И. и КО посадили пожизненно, интернат «Ласточку» разогнали, и ще то, мои родители клялись, что не знали о физических наказаниях, извинялись за первую порку, и разрешили мне встречаться с моим парнем опять! И мы вернулись домой.
А Юля теперь жила около нас, в квартире напротив.
Был вечер, я вышла в магазин. Я еще не разу не видела своего парня Мишу. Я по нему сильно скучала... Но ведь прошел уже целый год, у него наверное другая девушка, а меня он уже не помнит. Я вышал из подъезда. Миша стоял там, где раньше, с огромным букетом бордовых роз, и улыбался. Я выронила пакет с кошельком, и заплакала. «Ты... ждешь... кого?» «Тебя!» — прокричал он, и его голос эхом разнесся по нашему дворику. «А ведь знаешь, я ждал тебя...» Я заплакала...
