ногами пролез бы ксерокопировальный ... аппарат среднего калибра. Рустема было жалко... Аптекарша немного повернулась и мне стали видны ее сиськи, по форме и размеру напоминающие уши спаниеля. Висящие требушины с огромными черно-коричневыми сосками. Если дойдет до дела, то и с не обрезанной пиписькой Рустему час трудиться, не меньше. Мотнув своей мясомолочной фермой, аптекарша поскакала к Рустему в комнату, а я углубился в просмотр телепередачи. Правда посмотрел телик я не долго. Из комнаты брачующихся послышался звук, напоминающий звуки, причем на одной ноте, и на пороге, где я прятался, комнаты появился голый Рустем в позе футболиста, стоящего в стенке, перед прбитием штрафного.
— А у тебя в машине пинцет есть? — спросил он, с надеждой в голосе.
Вот, думаю, провинциальные тетки дают! В Москве про секс с пинцетом и не слышали!
— А за каким хреном он тебе понадобился? — спросил резонно я его.
То, что он мне сообщил я не забуду, как родную мать, до пришествия судного дня или еще дольше. А произошло следующее. Применив по назначению вышеупомянутое резиновое изделие, Рустем влетел в аптекаршу, как весенняя пташка, не зная того, что аптекарша при перепихоне со своим мужем или другими особями мужского пола использует внутриматочную спираль. А направив своего боевого Ленина внутрь, он зацепился его указующей рукой за хвост этой спирали. И уже при движении наружу оставил Ленина висеть на этом турнике. Так там и оставшись, Ленин причинял хозяйке дикое чувство щекотки. Как говорится, то что мы принимали двадцать лет за оргазм, оказалось бронхиальной астмой! И звуки, доносившиеся до меня были истерическим смехом.
— Вытащить бы надо — промямлил Рустем.
Я пополз по полу, царапая ногтями ковровое покрытие.
— Хватит ржать! — уже грозно заорал Рустем — помрет еще от смеха...
Новый приступ смеха опять выключил меня на пару минут.
Деваться было некуда и я пошел на гостиничную стоянку за спасительным пинцетом.
Обернулся я мухой, минут за пять, а Рустем уже одетый ждал меня у двери.
— Пошли, помогать будешь!
— А я то тебе, на фига?
— Темно там, посветишь.
Я даже где темно спросить не смог. Он быстро потащил меня за собой в комнату. Увидев голую сверху и закрытую снизу одеялом аптекаршу, я за чем-то поздоровался и спросил как ее дела. Аптекарша была малинового цвета и вся тряслась.
— Чем светить-то? — спросил я Рустема.
— Хреном своим свети! — злобно вмешалась аптекарша.
Я по строению светлячка совсем не напоминаю, поэтому мое внимание привлек напольный торшер. Я по быстрому снял с него абажур, включил его в розетку, и встал на изготовку, как красноармеец при штыковой атаке.
— Может пинцет водкой протрем, — предложил я Рустему — а то он ржавый?
Рустем посмотрел на меня откровенно злобно.
— У нее своей ржавчины полно, а вы — обратился он к аптекарше — перевернитесь.
Аптекарша встала на краю кровати на четвереньки, сиськи ее раскачивались, как занавес Большого театра, представив нам свою красу. Задница была, при ближайшем рассмотрении, дряблая и в мелких прыщах, как у обезьяны. На ее промежности я не ожидал, конечно же увидеть стрижку а-ля бразильская стрелка, но столь редкие по красоте и количеству спутанные волосья навеяли на меня глубокую тоску. Тут бы и термобигуди картины бы не исправили. Аптекарша, облегчая Рустему работу, двумя пальцами приоткрыла свое попорченное дупло.
Рустем направил пинцет внутрь. Ему бы, дятлу пучеглазому, помолчать бы немного, а он задумчиво изрек:
— Так вот ты какая — смерть гинеколога...
Я рухнул на пол вместе с торшером разбив светившую ему и мне внутрь аптекарши лампочку Ильича. Свернувшись калачиком — я просто плакал, смеяться уже было нечем.
Вернула меня к жизни аптекарша:
