графин с водой, но еще много места было в центре комнаты. Сердце ее оборвалось.
— Может не надо, мальчики, — проговорила она, когда Гога и Жора подсели к ней и стали мягкими, но настойчивыми движениями расстегивать и снимать платье, расстегивать лифчик, лаская и целуя ей грудь и живот, сняли с нее трусики.
— Что ты, Нелечка, это совсем не страшно, — твердили и повторяли Гога и Жора, продолжая ее раздевать.
Она осталась на кровати обнаженная, и тут мальчики заспорили, кому из них первому переспать с нею. Страх сковал ее, а парни ссорились и не могли договориться. И вдруг злость отчаяния разобрала ее.
— Слушайте, парни, — вдруг громко сказала она, и сама не узнала свой голос, так с трудом сквозь цокающие зубы протискивались звуки. — Я сама хочу выбирать, с кем буду ломать целку. Вот так. Раздевайтесь и становитесь в ряд. Я буду выбирать.
— Молодец, Нелечка, — закричали парни и, раздевшись, выстроились перед нею. — Выбирай нас, королева.
Она со страхом от того, что придумала, смотрела на этот необычайный строй. Упругие и обнаженные тела матово блестели в полумраке, и три ствола, заряженные полным боекомплектом, целились ей прямо в грудь, как будто она была приговоренная к растрелу, и сейчас по знаку «Пли» очереди из всех трех стволов пересекут ей грудь. И ей вдруг стало смешно. Как часто она видела в кино сцены расстрела. И вот она сама как на расстреле, но только эти стволы извергают не смертоносный свинец, а всего лишь белую эмманацию мужской страсти и жизнетворения. «Это не смертельно», — пронеслось у нее в голове.
Ей уже однажды пришлось видеть живой мужской половой член. Это было когда техникумовский преподаватель черчения во время консультации пытался ее изнасиловать. Ему было лет сорок, ей он казался стариком. И когда он уже вытащил свой член, когда она увидела это страшное торчащее орудие насилия, черный, с какой-то синюшной головкой, отороченной морщинистой кожицей, она в тот раз так перепугалась, что начала так колотить в запертую им предварительно дверь, что тот поспешил ее побыстрее выпустить.
Здесь же было что-то совсем другое. Это были еще детские письки, которые еще не раскрылись от усердных трудов и упражнений, их головки еще стыдливо прятались за гладкой и нежной кожицей крайней плоти, а у Жорика она вообще свисала с кончика маленькой сосулькой. Она быстро оглядела эти таинственные части мужского тела, столь тщательно скрываемые от посторонних глаз, которые всегда привлекали ее стыдливолицемерное внимание, особенно на старинных статуях или в обтянутых буграх балетных танцовщиков. Наиболее красивый, просто «классический», подумалось ей, хотя откуда ей, казалось бы, разбираться в этом предмете и его «стилях и классификациях», член был у Андо — ровный, но мощный и грозный столб — «оглобля», сразу проскочила мысль, и «разве это можно куда-то вместить?» — с чуть выглядывающей, как будто подмигивающей из засады, прорезью мочевого канала, как настороженный глаз на слегка приоткрытой головке-личике. У Жорика писька была маленькая, на конус и завернутая бантиком на конце, а у Гоги пис был с горбинкой, как и его нос. Все это быстро пронеслось в сознании, и от этого еще больше она как-то успокоилась и даже стало весело.
— Ну и пушки отрастили, — сказала она и провела рукой вдоль ряда выставившихся стволов, теперь совсем не казавшихся ей страшными.
— Выбирай, королева! — вновь закричали парни, еще больше напружинив свои «пушки».
— Вот кто пройдет на руках от двери до окна, тот и будет моим рыцарем, — брякнула вдруг первое попавшее на ум Нэля.
Парни загоготали. Вверх взлетели ноги, голые зады, мошонки. Они падали с веселым гоготом и снова пытались встать на руки и пройтись.
— Эх, вы, слабаки, смотрите, как, — Нэля занималась в кружке гимнастики. Она встала на руки и
