«... Был взгляд его
Хрустально-чист и ясен,
Он так дрожал — всем телом, каждым нервом...
Я был не первым, даже не — сто первым...
А мне плевать — и сто вторым согласен!»
(Г. Нейма)
Утро... Домой... Хлюп — хлёпп, чав-швак-шлюп... По грязным осколкам замёрзшей воды... Промокшие навсегда ботинки, обречённые носки... Снег — остывшая молочная каша из детского сада, пресная, также неизбежно холодная, липнет, вязнет, мокрая... На площади возле театра снег похож на огромную, грязно — белую простынь, на Димкину постель утром, помятую, холодную, с остывшими следами ночных всплесков радости... Хлюпов-хлёпов счастья. Ещё одна ночь с тобой стала бывшей, прошлой, чужой. Удачной (?) «... Между мной и тобой остаётся ветер...» Пустота, похмелье, утро... Обратная сторона радости... «долгая дорога бескайфовая...»
Ах! Снегопад — отпад! Круговорот дерьма в природе, ваш снегопад! Не пригодное для жизни время года. Зима в нашем городе отвратительна!
Хлюп-чвак-хлюп... Домой, домой...
Димка славный, нежный, ласковый... Светленький, симпатичный парень, в свои 25 уже имевший печальный опыт, но ещё не растерявший способности чувствовать и любить. И почему их так мало на свете, таких Димок?
— Аллё. Ты, Димон!?
— Привет, Тимоха! Приедешь?
— Прилечу! Шнурки поглажу и прилечу!
— Ура! Купи дешёвой водки и дорогую консерву. Шнурки можешь не крахмалить.
— ОК-чпок, через 15 минут.
— Войдёшь — не целуйся, брат ещё не уехал.
— Тогда... Заранее ччмок!
— Успеем, Тимоша, успеем. J
Ещё квартал и я попал, ура! Мороз, однако. Хорошо, что он не далеко живёт. Дверь подъезда со свежей коричневой краской, нацарапаное FUCK. Это здесь. В лифте не стены, а целая галерея граффити, отметил самое интересное — «Димка — пидараз»... J Интересно это о нём? В груди стучит. Бух, бух. Тайные механизмы лифта звучат где-то в подсознании... Хлоп — стоп! Приехали.
— Здравствуй, Тима, а я уже заждался.
— Здравствуй. Уф, я даже запыхался.
Дима немного под хмельком (провожал брата пивом) расстёгивает на мне куртку, молния заедает где-то внизу. (Чёрт!) Ищет мои губы своими... Целует... Обнимает одной рукой, другой борется с молнией на куртке. У меня встаёт, всегда так, когда он целует. Он оставляет в покое куртку и кладёт ладонь на ширинку моих джинсов. Тёплая ладошка, приятно. Ещё долгие минуты мы целуемся, не торопимся. А брат!? У него же брат...
— Он уехал уже.
Димка отрывается от моих губ, опережая вопрос. Всё готов отдать за такой его взгляд, чистый прозрачный... Снимаем с меня куртку через голову, сразу вместе со свитером. Он держит оба мои запястья, крепко, (чтобы не вырвался? J) ладошки у него тёплые... Целует мне ладонь, пальцы...
— Ты пахнешь та-ба-ком... Тииимоооошааа...
Дима дышит не ровно, прижимается всё сильнее. Я провожу рукой по его спине, он вздрагивает, кладёт голову мне на плечо.
Оба немного успокоились. Теперь пора разуться и на кухню. Димкины фирменные бутерброды, мои шпроты и дешёвая водка. Пьём, Димка ничего не ест, смотрит на меня большими пьяными, влюблёнными глазами, улыбается. Я голодный, лопаю с удовольствием.
— Дим, ты, что не ешь? Закусывай, а то напьёшься и заснёшь, а ты мне нужен в рабочем состоянии полного стояния.
— Я с тобой не засну, и с чего бы это мне напиться? Я не пьянею — как разведчик. А если напьюсь, у тебя есть подробная инструкция по эксплуатации... Меня. А кушать не хочу, я фигуру берегу... Талию экономлю, может.
— Ты и так красив как Аполлон. И худой как скоростной велосипед J. Ешь.
Я кладу ему в рот остаток бутерброда. Он глотает, облизывает мой мизинец. Дима заметно пьянеет, лезет целоваться через стол и опрокидывает рюмку.
— Тю... Пролилось и стекает... Пойдём, Тима... а? Пойдём... уже. Сколько можно терпеть!
Перемещаемся в комнату, на его кровать. Он
