Он:
Меня не поймают. А даже если и поймают, то никто ничего не докажет. Всё равно я снова и снова буду делать то, чего требует моя природа зверя. Всё равно я буду силой брать самок, считающих, что древние времена прошли и сейчас они могут управлять любым мужиком. Потому что даже если я напьюсь и обколюсь какой-нибудь дрянью, даже если я не смогу оторвать головы от пола, даже тогда во мне не умрёт желание рвать женскую плоть. Желание слышать вопли жертвы.
В первый раз всё случилось очень просто. Я шёл по ночному парку. Была осень, там, или начало зимы — не помню. Помню, как текла кровь из разбитого носа, и болели рёбра. Это ж надо — встетить тех трёх уродов, и именно в том переулке: Твари! Вам, что, города мало? А может, они меня специально искали? Что уж теперь: И ведь даже ударить никого из них не успел — налетели сзади, суки, вкатали в дорожную грязь. Вот, иду я, значит, харкаю по сторонам кровавой слюной, и во тебе — подарок судьбы! Идут, двое, в обнимочку, значит: Любовь — морковь, звёздочки — садочки, бля. А девка-то ничё, не под стать кавалеру — заморышу: Платьице так фигурку облегает, глазки в темноте поблёскивают, каблучки по асфальту цокают. И этот: Рядом: Сопля зелёная: Худой, бля, очкастый, головой со страху вертит, чего-то своим голоском гундящим долдонит. Чего вы бабы в таких находите? Глянь, она ещё и за ручку его держит: Сука: Ну, счас я вам устрою любовь парковую, вы у меня эту ночку надолго запомните. Выхожу из тени. Встаю прямо на пути — ну, посмотрим, что вы сделаете. О! Ты глянь, как у него голос-то сразу сел. Ну, договаривай чё начал, про чё вы там базарили — про любовь али про сельское хозяйство? Чё, не нравится тебе моя рожа окровавленная? Вон, и баба твоя как испугалась, сжала локоть, аж костяшки побелели. Остановились, смотрят. «Что-то случилось?» — слышу. Это у тощего урода голос прорезался. «Нате» — протягивает: Чего? Это он мне носовой платок протягивает. Это ты мне, что ли, свою парашу сопливую предлагаешь, урод? Ага, ну, типа и бить его теперь не за что, и бабе своей смелость показал. Я те ща покажу смелость. Девка стоит, губы покусывает: и вдруг взвизгивает и отскакивает в сторону — хиляк как подкошенный падает на асфальт. Белый платок медленно так, как в мультике, опускается на землю рядом с ним. «Сам утрись, чмо! Тебе нужнее:». Поворачиваюсь к сучке — стоит широко раскрыв глаза и не может двинуться. Ну ничё, щас я тебя подвигаю! Пока она в трансе, я даже успеваю немного её рассмотреть. Полные губы, сиськи сами в руку просятся, а задница: Такую задницу раз потискаешь — всю жизнь вспоминать будешь. И главное, от всего этого сокровища меня отделяют каких-нибудь три шага. Уже два — шагнул к ней. Ага, прыщавое чмо на асфальте шевельнулось — значит не убил. Тут и сука выходит из транса, и медленно так начинает отходить назад. Медленно так: И в глаза смотрит. Чего смотришь? Чего увидела то? Ты у меня сегодня ещё и не такое увидишь. С ним-то поди только за ручки и держались?"Ты: что? Не: не надо:». А как же: Не надо: Вот прям щас повернусь и уйду. Побежала. Поняла наконец, что от твоего придурка защиты не дождёшься. Даю отбежать шагов на десять. Беги, беги: Тем более, что бежит она не к выходу из парка, а в самую гущу его зарослей. Потом бросаюсь следом. Интересно, почему это ты до сих пор молчишь? Только какое-то хныканье? Мама — мамочка. Ну, кого ещё припомнишь?
Она:
Я не хочу жить. Почему именно я? Почему это должно было произойти со мной? Сижу в ванне. Струйки крови пропадают в сливе. Говорят, это лучше делать в ванне, в горячей ванне, а не под душем — но мне всё равно: Боже, мама, почему, почему, почему!? Почему он меня не убил прямо там? Почему оставил лежать со всей этой грязью внутри, бросил задыхаться от жгучей боли внизу живота? Рука онемела: Я побежала, я побежала от него. В институте говорили, что я очень спортивная. Но я никогда не бегала ТАК —
