занят, впрочем, как и обычно — днем в нем шли семинары или консультации, в свободное время сдавали «хвосты».
Огромный читальный зал с ровными рядами столов был полон студентами всех курсов и всех факультетов. Двери зала то и дело громко открывались и громко закрывались: одни выходили, другие входили. Кто-то шел сдавать литературу, кто-то шел к сво — бодному месту. Шумно отодвигались стулья. Хлопали о стол книги. Искались и находились знакомые. Смех, негромкие восклицания. Алена оглядела зал — знакомых нет.
Вяло полистала книги, но все отвлекало. И, промаявшись с полчаса, Алена пошла домой.
Дверь в большую комнату была открыта и, скидывая пальто, Алена слышала в прихожей говор Ульяны Егоровны. Слова непонятны, только музыка голоса, негромкая, спокойная. Пауза молчания. И снова говор, и все тот же, Ульяны Егоровны. А с кем говорит — непонятно, но, видимо, с соседкой, та часто заходит по вечерам к хозяйке попить чайку и посудачить.
Алена решила не мешать, тихо шмыгнуть в свою комнату, забраться на диван, настроить приемник на музыкальную волну, взять книжку... но едва она, прикрыв в комнату дверь, раскрыла сумку и достала расческу, в дверь тихо постучали, потом чуть приоткрыли, и Алена шагнула навстречу с улыбкой и увидела лицо Ульяны Егоровны, как всегда спокойное, но бледное, и растерялась, глядя в заплаканные глаза хозяйки.
— Идем чай пить, — тихо сказала Ульяна Егоровна.
— Спасибо, я недавно ела, — отозвалась Алена. Она уже вторую неделю жила на квартире, но никакую квартплату хозяйка так и не назначила. Талоны взяла, но, похоже, лишь затем, чтобы успокоить Алену, они так и лежали за сахарницей на кухонной полке, да и что купишь на них? В государственных магазинах ничего нет, на рынке и в коммерческих продают не по талонам, а за большие деньги. А когда Алена, получив от родителей деньги, купила килограмм колбасы, Ульяна Егоровна отнеслась к покупке неодобри — тельно:
— Есть же еще колбаса, зачем ей сохнуть в холодильнике? Ешь ту, что есть. Когда не будет — тогда и будем думать. — Но Алена видела, что продукты постоянно понемножку пополняются, а на слабый ее протест Ульяна Егоровна отозвалась тихо и рассеянно, думая о своем:
— Нашла о чем печалиться. Считай, к тете своей погостить приехала. Купи-ка ты себе какую обновку, туфельки. Или босоножки, пока есть. Летом не найдешь. Что ты ешь-то? Одно название. У меня кот больше ел. И куда он делся, окаянный? — и с таким удивлением и вопросом посмотрела на Алену, словно только что сообразила, что кому как ни Алене и знать, куда подевался загулявший кот.
Ульяна Егоровна повела плечами и поправила белую шерстяную шаль, что была накинута поверх теплой зеленой кофты.
Заболела? — подумала Алена, — в квартире тепло, а Ульяна Егоровна так тепло одетая мерзнет.
— Пойдем, пойдем, чай стынет, — тихонько повторила Ульяна Егоровна и шагнула к большой комнате, но обернулась и, словно очнулась от грез, озабоченно спросила: — А ты точно обедала? — глаза ее, серо-голубые, сейчас казались зеленоватыми, не зелеными, а именно зеленоватыми, их как бы ополоснули зеленой водой, или стерлись поздние наслоения и показался слой прежнего рисунка.
— Правда. Обедала, — сказала Алена, и добавила, — и недавно.
— Ну, тогда чай пить, — Ульяна Егоровна вздохнула, будто ее огорчило, что Алена не голодна и все старается поесть на стороне, а не обедает дома. — Перекусишь немножко, телевизор посмотришь, сейчас фильм начинается. А книжки не уйдут от тебя никуда, — и вновь тихонько вздохнула. — Уж книжки-то — никуда не уйдут.
Алена вошла следом за Ульяной Егоровной в комнату, от дверей здороваясь с соседкой, и последний слог приветствия проглотила от неожиданности: прямо против дверей сидел за столом и смотрел на Алену парень. Он был постарше Алены,
