стремления в сексе должны быть едиными, чего не было у мамы. Её не привлекал страстный и разнообразный секс, она не испытывала полного удовлетворения от частых занятий любовью, для неё они и любовью-то не были, так — повинность. И главное — она так и не смогла полюбить отчима, а для неё это было главное в плане интима: мама была бы счастлива чувствами, а их-то и не было! Поэтому её стоны и крики не были криками радости, только — боли.Когда отчим долго целовал и раздевал её, она не пылала страстью. Когда клал её бедра на подлокотник дивана или кресла (чтоб были повыше) и лизал, сосал её вагину, она билась не сколько от страсти, скорее от дискомфорта. Когда стоя или сидя рядом, сильно и быстро толкал в её оба отверстия, вместе или попеременно, пальцы или кисть, это она воспринимала не как изощренную ласку, но как пытку. И кричала от боли, но не прерывала сеанса мастурбации, т. к. отчима это страшно заводило. На его-то лице выражались какие нужно эмоции: похоть и удовлетворение от соития с желанной женщиной — у меня сомнений в этом не было. Заставив маму кончить несколько раз, исцеловав её губы, он притягивал её лицо к своему паху: или сидя на кровати, кресле, или удобно разлегшись, или нависнув над лежащей и запрокинувшей голову мамой, или сидя у неё на груди. Перебирая её волосы или сжимая небольшие груди, довольно улыбающийся папа (так я его звала со дня свадьбы) снисходительно наблюдал за мамиными старательными оральными ласками. Когда ему хотелось большей страсти, он сжимал ей виски, отталкивал её отбивающиеся руки и с печатью наслаждения на лице долго и глубоко, с силой вгонял толстый член маме в горло, так, что её шея то расширялась, то сжималась. Я только сначала, тогда, давно боялась, что мамочка задохнется. Потом привыкла, как и сама мама, научившись терпеть и проглатывать его сперму. Если отчим кончал маме в рот, то, уставший, он ложился и просил маму о массаже. Мама гладила все его тело, массировала спину и грудь, он, смеясь, тянул её соски, разминала ему ступни, пятки, добиралась до бедер и живота, и начинался очередной сеанс секса. Он любил брать её сидя, на корточках или стоя, лежал только на спине — скорее всего из-за лишнего, прибавлявшегося с годами веса. Обожал держать её за поднятые ноги и, сведя или широко разведя их, сложив её пополам, ритмично или с различной скоростью вталкивать в неё член. Он крутил как хотел тонкую мамину фигурку на толстом пенисе, с легкостью поднимая и передвигая её бедра на себе. Когда мама лежала под ним на животе, разведя ноги, или стояла на коленях, принимая в одну из дырочек его быстро или медленно снующий член, на её лице было выражение страдания. Если же она сидела или лежала в его объятиях или прыгала на нем, то улыбалась, глядя ему в глаза — по его желанию.Наполнив её отверстие семенем, он твердил ей о любви и требовал от неё аналогичного ответа. Она устало, едва шевеля искусанными губами, уверяла его в своих чувствах. Даже я сомневалась в искренности его слов, считая папу большим лицемером. Он хотел послушную и сексуальную женщину-ребенка и имел её.
