признак вредности характера; и все это представляется мне столь прекрасным, что в глубине души шевелится страх.
— А ты думал, его нет? — Я провожу ладонью по его лицу.
— Я не знал. — Он опять прижимается ухом к моей груди. — Но сейчас я слышу, что оно бьется.
— Это потому, что я живая.
— Нет, это потому, что ты хорошая. — Женька приподнимается надо мной, глядя прямо в глаза и: кажется я вскрикнула.
Я люблю момент начала любви почти так же, как и момент ее высшей точки. Нет, не закрою глаза: Ну почему мужчины делают это с открытыми глазами, имея удовольствие видеть лицо партнерши в процессе, а женские глаза предательски закрываются. Или, может быть, это не у всех, может быть это только у меня.
Сколько раз я усилием воли пыталась сдержаться, но меня хватало на три, максимум пять секунд. Исключительно до того момента, когда в глазах мужчины появляется животная агрессия, которой инстинкт женщины повелевает не перечить, и живущая в подкорке мазохистка опускает веки и эгоистично отдается.
****
— Ну что ты меня теребишь, как плюшевого мишку? — Женька попытался увернуться от накатившей на меня нежности и сползти на пол, к пакету с апельсиновым соком, живущему рядом с диваном.
— Нет ничего прекраснее лика мужчины, который только что тебя хорошо трахнул. — Засмеялась я, вцепившись ему в коленку.
— Лики у святых. — Поправил Женька, пытаясь выдернуть ногу из моих объятий, — святые безгрешны, а то, чем мы занимаемся есть грех, ибо не освящено церковью.
— Ты хочешь трахнуться в церкви?
— Богохулка.
— Бого: чего?
— Маньячка какая-то! — Женька все же вырвался. — Во влип!
— Я? Да я, можно сказать, жертва! Ты меня обольстил, соблазнил и воспользовался минутной слабостью.
— Минутной? — Женька, усевшись на ковер, принялся пить сок прямо из пакета. — Если мне не изменяет память, ты мне совсем поспать не дала в нашу первую встречу. И потом, не надо ля-ля. Никто тобой не пользовался, надо было меньше «Сангрии» хлестать.
Зазвонил телефон, я не успела достойно ответить на вражеский выпад.
Это звонил Женечка.
— Привет, родная.
— Привет. — Слова на секунду застряли в горле, но потом, ничего — выбрались. — Ты что не спишь в такую рань?
— Я сегодня мать к зубному возил. Только что вернулись. Захотел услышать твой голос.
— Хочешь, я тебе спою?
— Только не это! — Женечка засмеялся — Все, что угодно, только не это
— Твои родители в эти выходные уезжают на дачу? — Я стояла голая в прихожей, наблюдая, как Женька делает вид, что сосредоточенно смотрит телевизор. Даже включил его.
— Да, слава богу. За тобой заехать?
— Давай. Я попробую слинять с работы пораньше. Я позвоню с Дмитровки.
— Хорошо. Я уже начинаю ждать. Целую тебя.
— Я тебя тоже, Женечка.
Я положила трубку. Женька пялился в телевизор с таким видом, как будто не сидел голый посреди комнаты, разложив свое хозяйство тут же, на ковре, а изучал некий серьезный вопрос в ленинской библиотеке.
— Интересно? — подсела я к нему.
— Да. — неопределенно сказал Женька. — Можно вопрос?
— Ну?
— Ты его любишь?
— Ты уверен, что нам надо обсудить это?
Женька промолчал. Он не ответил нет, но не сказал и да.
— То-то же. — Я выждала несколько секунд. — Мне с ним хорошо, как дома под одеялом. Он классный, мне все девки завидуют. И потом, это моя жизнь, это мое дело. Разберись лучше с Катериной. Она ко мне на работу сегодня зайдет плакаться.
— А что у нее случилось?
— Кое-кто ей нервы мотает.
— Да ну? — Женька оторвался от телевизора. — И кто бы это мог быть?
Слава богу, улыбается, слава богу, переключил кнопочку у себя в голове. Этого еще мне не
