интересом глядя, как я с брезгливым выражением лица отодвигаю от себя незадачливого музыканта. — Так она сама кого хочешь покалечит.
— Я про гитару, глупая! — Заржал Мичман. — Ходы на наш сторона, дорогая! — Широким жестом он протянул мне стаканчик со светло-коричневой жидкостью.
— Коньяк? — Вопросительно посмотрела я на него.
— Лучше. Виски! — Причмокнул губами Аристофаний.
— Моряк, не спаивай женщин! — Возмущенно заявила Танька. Слушай, Ирка, пей быстрее эту гадость и берись за гитару. Давай что-нибудь из «Воскресенья».
— По дороге разочарований снова очарованный пройду! — Взорвался многоголосый хор, как только я провела рукой по струнам. Инструмент, прямо скажем, играл неважно. Было такое ощущение, что если я и выпущу его из рук, то эти глухари на току все равно ничего не заметят. После «Воскресенья» мы вспомнили еще «Машину времени», «ЧайФ», «АукцЫон», «Крематорий»... В какой-то момент я тихо сплавила гитару первому подвернувшемуся молодому человеку и устало откинулась назад. Все-таки два часа пения без перерыва — это уже не для меня. Старею...
— Земля холодная, ляг ко мне на колени, — прошелестел над моим ухом тихий голос Таньки.
Я подняла глаза. Над моей физиономией смутно белело лицо нашей роковой блондинки.
— Спасибо. — Я прислонилась затылком к ее стройным ногам. Таня запустила мне в волосы свои длинные пальцы и начала их перебирать.
— Знаешь, — задумчиво проговорила она, — а у тебя красивые патлы. Хотела бы я такие же иметь.
— Да тебе, вроде, жаловаться не на что... — Я почувствовала, что ее руки как-то слишком бережно гладят меня возле основания шеи. Не скрою, эти касания мне очень понравились.
— Ира, я тебя умоляю, они у меня жидкие, как крысиные хвосты!
Я невольно засмеялась. Уж с кем — с кем, но с крысой Таньку никто не сравнивал. Я представила себе, как вытянулось бы лицо Мичмана, услышь он эту реплику своей сестры. Сам Аристофаний считал ее просто образцом красоты и порвал бы любого, кто усомнился в этом... Впрочем, таких камикадзе пока что не находилось.
— Пойдем отсюда, а? — Старпом потянула меня за рукав. — Сейчас эта компания напьется до той стадии, когда одна половины вырубается, а вторая идет купаться в неглиже. Тоска смертная...
— Что, не нравится тебе сие общество? — Грустно усмехнулась я.
— А ты, можно подумать, от него тащишься... Сборище ограниченных людей. Мужики так вообще ни о чем, кроме постели, думать не способны. Как ты думаешь, у них мыслительный орган в голове или все-таки в штанах? Ненавижу этих самцов!
Последнюю фразу она произнесла особенно выразительно. У меня в душе зашевелились первые подозрения.
Мы шли по берегу моря, рассеянно пиная ногами камушки. Неожиданно Танька развернулась ко мне лицом.
— Ты никогда не забиралась на Компас?
«Компасом» в лагере называли самую высокую гору. Ее подножье было плотно облеплено палатками, но на самую верхотуру никто не лез... уже были случаи, когда отважных альпинистов увозили на «неотложках».
— Танька, не сходи с ума! Она ж крутая, как яйцо!
— Ирка, не дури! Я знаю одну тропку, она как раз обвивается вокруг горы. Ее обнаружили еще лет пятнадцать назад. Там просто надо знать, куда сворачивать. Абсолютно безопасно. Правда. Пойдем, а?
Не знаю, что меня убедило больше... просительные интонации в ее голосе или предчувствие предстоящей авантюры. Наверное, и то, и другое. Уже час спустя я стояла, отдуваясь, на маленькой площадке, с которой открывался прекрасный вид на наш лагерь. Таня стояла позади меня.
— Вон, видишь? — Она протянула руку, показывая на точку левее и ниже нас. — Там как раз «Броненосец». А выше — это палатка Пигалиц...
— А, этих розовых девушек, — кивнула я.
— Тебя так
