гладил ее по волосам, по голому бархатному телу, холодному,... как ледышка, и нес какую-то чушь, умоляя успокоиться. Я прижимал ее к себе, забыв о том, что тискаю голую красотку, а она всхлипывала, вымазывая мой пиджак слезами. Лицо ее, перепачканное тушью, стало похоже на мордочку панды.
Наконец она хрипло произнесла:
— Дддд... дай мне выпить.
— Выпить? Спиртное? — удивился я, как мальчишка. — У меня нет.
— Нет? У тебя нет выпить? Какой ты смешной. Ну... тогда...
— Почему ты здесь? Ты... уже давно?
— Первый раз, — с горьким смешком ответила Эйлин. — И тот неудачный.
— Но... почему? Деньги? Тебе мало платят?
— Причем тут деньги? Смешные вы, русские... Ты не поймешь.
— Но я же понял твою гипотезу о равенстве полей при... * Почему же здесь...
__________________________
*Прошу прощения: передать поток формул, исторгнутый профессором N, я не смог. — прим. авт.
— Я сама себя не понимаю. Это все комплексы. С детства я была вундеркиндом. Сколько себя помню, вокруг меня сновали журналисты, ученые, психологи... Со мной носились, как с дрессированной макакой. В тринадцать лет меня взяли в Йельс, я читала доклады, ночевала в лабораториях... Я была заучкой, понимаешь? Все девчонки имели парней, отрывались на вечеринках, а я... Я всегда хотела быть, как они. Красивой и сексуальной... Ты понимаешь меня?
— Нет. По-моему, ты и так...
— Ну вот! Мужчинам не понять. Я всегда хотела быть женщиной, настоящей женщиной, хотела, чтобы мной интересовались, чтобы за мной ухаживали, хотела любви и секса... Я никому бы не сказала это, никогда бы не сказала и ни за что, но чего уж тут... Меня все воспринимали, как ходячее чудо, ходячую формулу. Никто не смотрел на меня как на девочку, на женщину... И в науке... Ты спрашиваешь про деньги? Я не богата, совсем не богата, но не в этом дело. Я выросла, я перестала быть «маленьким чудом» — и что дальше? Я знаю то, чего никто не знает, но никому нет дела. Нет дела! Никому ни до чего нет дела!..
Мы уже сидели на краю кровати. Я обнимал ее за плечи, и она клонилась ко мне. Увы, я слишком хорошо знал, что такое научная бюрократия, и слишком хорошо понимал ее...
— Я выгляжу, как идиотка, да?
— Нет, Эйрин. Я очень хорошо тебя понимаю. ОЧЕНЬ хорошо, — повторил я, чтобы у нее не осталось сомнений. — И поэтому ты решила...
— Да. Меня долго швыряло туда-сюда. В восемнадцать отдалась одному громиле, и он поимел меня... Было очень больно, и совсем не было кайфа, которого я ждала. Он не интересовался мной, это просто был разовый трах... Потом у меня не было никого, и вот сейчас...
— У тебя было много мужчин?
— Двое... трое. Тэдди — ну, тот парень, три года назад, — и... Позавчера, когда я нанималась, меня трахнул Маслански. Это как вступительный взнос. Он осматривал меня, я разделась догола, и он сначала выбрил меня... ну, ты понял, где... и потом поставил раком и стал трахать. (специально для sexytales.ru— секситейлз.ру) Было очень стыдно, унизительно до слез... и очень приятно. Как в раю. Никакого сравнения с Тэдди. Я почувствовала себя настоящей шлюхой, когда стояла на коленях, и груди у меня болтались, как вымя, а сзади меня держали за бедра — и ебли, ебли, и меня распирало вот это самое... А потом пришел еще один и тоже поимел меня. Только что Маслански, и уже этот... Они вдвоем шлепали меня, щипали, тягали за сиськи, а я сосала им члены, лизала яйца и плакала от унижения и от того, что мне это нравится... Потом они смазали мне вазелином задницу — и по очереди вставляли туда свои стволы, а я лопалась и кричала, как настоящая шлюха... Чего только я не передумала за эти две ночи... А ты мой первый клиент... Боже, что я тебе рассказываю?
Я уже не мог ее слушать.
— Эйрин! Выходит, тебе еще нет двадцати?... Слушай, Эйрин! Во-первых, ты...
Я говорил ей, какая она красивая, талантливая, сексуальная; я говорил сбивчиво и страстно, обнимая ее за плечи и думая о том, что тискаю голую красавицу, которую позавчера сделали шлюхой... я
