парнем...
— С кем именно?
— С ума сойти, с такой подругой невозможно никакую тайну иметь! С Валерой.
— У него машина сломалась, что ли?
— Да не помню я! Что ты перебиваешь?!
— Ну ладно, дальше что?
— Так... Автобус полупустой, мы сидели сзади, молчали. Вдруг ни с того ни с сего я ему положила ладонь на... Он ошалел, стал оглядываться на людей, но руку мою не сбросил.
— А пассажиры?
— Мы же сзади сидели, а за спинками сидений и не видно, что там у кого между ног происходит. Потом я растегнула ему ширинку... Главное — мы неподвижно сидели с невозмутимыми лицами как сфинксы, двигалась толька моя рука.
— А он?
— В окно смотрел, но, по-моему, ни фига не видел. Только застонал в конце. Даже кто-то обернулся.
— А ты?
— А что я? Достала платок и вытерла руку.
— И всё?
— Да.
— А почему он не сделал тебе то же самое?
— Хм... Не знаю.
— А ты хотела бы?
— Кончить на заднем сиденье автобуса при всём чесном народе?... Ещё бы!
— Почему же ты не дала это ему понять, если он сам не догадался?
— Не знаю. Может он стеснялся или ещё что.
— Ага, а с растёгнутыми штанами сидеть не стеснялся?
— Слушай, чего пристала? Не думала я как-то о своём удовольствии.
— Но почему?
Катька долго и растерянно смотрела на меня, а потом вздохнула:
— Не знаю.
Я улыбнулась:
— Но ведь Валера был неплохим любовником?
— Вообще-то да. К тому же, я его любила. Знаешь, я до сих пор помню его запах. Его руки помню...
— Ага, глаза, губы, руки, ноги, пятки...
— Да ну тебя! Стебёшься всю жизнь!
— Ты хочешь сказать, что не помнишь его пятки?
— Всё, смерть твоя пришла, — Катька тянется через весь стол к моей шее.
Я делаю ужасное лицо, закатываю глаза и хриплю:
— Пя-а-атки...
— Если честно, то он был чересчур сладеньким в постели, — продолжает Катюха пять минут спустя.
— То есть?
— Ну... он был убеждён, что женщине нужна долгая прелюдия, вот и тянулась иногда эта прелюдия нескончаемо.
— А ты что бы предпочла?
— Нет, мне, конечно, приятны ласки, но не так же долго! Я перегораю за это время!
— Надо было сказать.
— Стеснялась. Он бы обиделся. Он же мнил себя суперлюбовником.
— Ну дала бы иначе как-то понять.
— А-а, всё равно не спешил!... А мне иногда хотелось чего-то дикого, я бы даже сказала — жёсткого.
— Ну я не знаю!... Вообще-то у меня тоже было нечто подобное с Лёшей. Он ведь такой чуткий, ласковый. А однажды мы поругались зверски...
— Посуду били?
— Нет, посуду не били, но орали друг на друга до хрипоты. Потом я стала вышвыривать его вещи из шкафа. Надо сказать, что перед этим я вышла из ванной и на мне, кроме длинной футболки, ничего не было.
— Вообще?
— Абсолютно. Ну вот, стал он вещи с пола собирать, меня от шкафа оттягивать, и в процесе оттягивания сообразил, что на мне, извиняюсь, даже трусиков нет.
— Орать перестал?
— Тут же! Но я-то орать продолжала, вырывалась и размахивала руками.
— Вырвалась?
— Куда там! Короче, свалились мы на ковёр, он схватил мои мельтешащие руки и крепко прижал их к полу над моей головой, а свободной рукой задрал футболку и без всякой прелюдии...
— А ты?
— А я извивалась как змея, вырывалась, кусалась, плевалась...
— Плевалась?
— Вполне возможно. Честно говоря — не помню, я ж невменяемая была!
— Невменяемая от злости?
— Сначала от злости, потом — от страсти.
— Так тебе понравилось?
— Ещё как!
— Вот те на! Я думала, что я одна такая мазохистка!
— Катька, ну разные ситуации ведь бывают. Именно тогда это было восхитительным, к тому же мы
