скамьи, высоко задрала платье и легла на скамью на живот, подложив ладони под голову. Мать привязала одним полотенцем Надины ноги к скамье возле щиколоток, другим — ее туловище чуть ниже подмышек. Мы отлично видели белоснежную голую попку, чуть подрагивающую от страха, чудесные, соблазнительные голые девичьи бедра и поясницу. У меня перехватило дыхание от увиденного, а в паху приятно защекотало. Тем временем отец удобно встал сбоку, широко размахнулся и со всей силы ударил Надю розгой. Нам, за окном, не было слышно, кричала ли она. Наверное, кричала. И сильно — потому что мы видели, как резко, несмотря на путы, дернулось ее тело, как вспухла на белоснежных булочках девчоночьих ягодичек кроваво-красная полоса. Отец сек Надю не спеша, с оттяжкой. Рубцы ровно ложились один к одному. Надя извивалась под розгой так, как извивается женщина в экстазе.
Я смотрел во все глаза и увиденное намертво запечатлевалось в моей памяти. Мой «мальчик» в штанах давным давно проснулся, до боли налился кровью и поминутно взбрыкивал. Наказание дошло только до половины, когда я не выдержал, спустил, и по всему телу разлилась приятная истома. О, какое божественное наслаждение я испытал! Мне не хватало только того, что нельзя было вбежать в комнату, опуститься перед скамьей на колени, прижаться губами к иссеченному Надиному заду и целовать, целовать без конца алые, горящие огнем рубцы.
Мой друг был прав — Надю наказали очень сурово, отец действительно «спустил ей шкуру»: она получила неменее сотни розог, и ягодицы, и поясница, и верхняя часть бедер были иссечены в кровь. Я и подумать не мог, что моих одноклассниц так строго наказывают родители. Когда порка закончилась, мать подошла, вытерла тряпочкой кровь, отвязала Надю, она сама поправила одежду, после чего скамью поставили на место, убрали бадью с розгами и все ушли в другую комнату. Вскоре в доме выключили свет. Мы, потрясенные увиденным, молча разошлись по домам.
Этой ночью я спал неспокойно. Вновь и вновь мне снились одни и те же сны — во всех вариантах варьировалась увиденная Надина порка. Причем я ощущал себя не за окном, а в роли Надиного отца. И эта перемена ролей была еще более возбуждающей — я не находил себе; места в постели, на меня волнами, один за другим накатывали оргазмы. Утром трусы были мокрыми и липкими, а половой член болел, как после тяжелой работы.
В классе Надя вела себя как ни в чем не бывало. Ни словом, ни жестом она не подавала виду, что вчера ее жестоко высекли. А я, едва бросив на нее взгляд, сразу же в мельчайших подробностях вспоминал все, чему накануне стал свидетелем.
Потом увиденная сцена порки перестала быть навязчивой, но ее сменили сны и фантазии, в которых действие хотя и развертывалось по-другому, с другими действующими лицами, но обязательно кульминировало таким эпизодом, когда я сек свою возлюбленную.
Моя первая школьная любовь, как это часто бывает в жизни, растаяла, словно дым, едва мы вышли за порог школы. Я не стал добиваться Надиной руки, чувствуя, что мне непременно захочется ее сечь, если мы поженимся. Вскоре она вышла замуж за другого и я ее больше не видел — только в снах, которые продолжают мне сниться. Думая, что другая женщина вытеснит из памяти сладострастно-кровавый образ, я женился на подруге из университета. Она не знала о снедающем меня желании, а я в первую же брачную ночь с ужасом убедился, что могу проявить мужские качества лишь тогда, когда воображаю свою жену лежащей связанной на скамье, с оголенным, исполосованным розгами задом. Мы расстались, когда я почувствовал, что фантазии перестали меня удовлетворять, а на реализацию их в действительности не хватало мужества испросить у жены согласия: я не хотел, чтобы она сочла меня зверем, садистом, ненормальным.
