— строго приказала она, — принеси мои черные туфли на шпильках.
Я пополз в прихожую и в зубах принес туфли.
— Расстегни застежки на босоножках зубами и сними их.
Я с трудом расстегнул зубами застежки ее босоножек.
— Как долго ты возишься, — капризно сказала она, — дай сюда босоножку.
Она взяла босоножку и надавала мне ею по щекам. Затем надавала другой босоножкой.
— А теперь надень мне туфли. Быстрее. Вылижи их языком до блеска. Даю 5 минут.
Я принялся вылизывать туфельки. Вскоре она меня остановила, сказав, что 5 минут прошло. Посмотрев внимательно на блестевшие от моего языка туфельки, она поднесла к моему носу каблук одной из них. Я увидел на нем пятно.
— Ты посмел плохо исполнить мое приказание. За это тебя ждет такое наказание, какое запомнишь на всю жизнь.
И здесь я увидел Госпожу во всем великолепии. Она велела принести небольшую скамью и ремни. Затем приказала мне ремнями связать себе ноги в лодыжках и коленях, после чего велела встать на колени и лечь грудью на скамью, вытянув вперед руки. Когда я это исполнил, она крепко связала мне кисти рук и привязала их к скамье. Парой крепких ремней притянула меня к скамье за шею и талию. Затем, взяв пару своих старых шерстяных носков, приказала мне открыть широко рот и впихнула в него эти носки, заклеив затем мне рот клейкой лентой. Я понял, что нахожусь всецело в ее власти. Связан я был так крепко, что не мог даже шевельнуться, и не мог издать ни звука, только глухо мычать. Госпожа подошла ко мне и, взяв за волосы, запрокинула мою голову вверх. В руке у нее была плеть.
— Ты серьезно провинился раб, поэтому и наказан будешь так, чтобы хорошо понял, что находишься в полной власти Госпожи, которая не прощает провинившихся своих рабов.
И она села на мою голову. Своей щекой я ощущал ее прохладные ягодицы, почти не скрываемые трусиками. Раньше мы никогда не применяли связывание во время наших игр. И теперь то, что я был крепко связан, мой рот плотно заткнут носками Госпожи, и я чувствовал на себе тяжесть ее тела, создавало совершенно неповторимые ощущения. Лаура может стегать меня сколько ей захочется, я абсолютно беспомощен. Я почувствовал, как холодок пробежал по всему моему телу в ожидании ударов. И они не замедлили. Первый же удар плетью по обнаженным моим ягодицам был таким, что я закричал бы, если бы не кляп. За первым ударом последовали еще два.
— Запомни, шелудивый пес, что любые мои приказы ты должен исполнять так, будто в этом смысл всей твоей жизни.
Удары следовали один за другим, один больнее другого. Лаура секла с явным удовольствием, делая паузы между ударами, и, искусно выбирая наиболее чувствительные места. Я не мог кричать и лишь глухо мычал от боли. Через некоторое время мне стало казаться, что я больше не выдержу. Лаура словно почувствовала это и, смеясь, сказала:
— Несладко под плетью, раб? Сегодня ты еще должен будешь выполнить много моих приказов, поэтому я хочу. Чтобы ты знал, что тебя ждет, если я буду недовольна.
И она продолжала наказывать.
Наконец экзекуция закончилась. Мои спина и ягодицы горели, как в огне. Лаура освободила меня. Сев в кресло, жестко приказала:
— К ногам!
Униженно пресмыкаясь, я подполз к ее ногам. Она поднесла к моим губам плеть и приказала мне эту плеть поцеловать. Я поцеловал плеть, которой меня наказывали.
— Теперь проси прощения.
Стоя перед Лаурой на коленях, я стал просить ее о прощении за нерадивое исполнение ее приказа. Она снова указала на свои туфли.
— Исправляй свою провинность.
И я более чем тщательно на этот раз вылизал ее туфли, не оставив теперь никаких пятен. Она улыбнулась.
— Ну что ж, пока я тебя прощаю. Но если провинишься еще раз, трепещи. А сейчас, поскольку ты исправился, целуй ножку.
То чувство, с которым я прижался губами к ее туфельке, трудно описать.
