Застолье гудело второй день. Первомай шагал по стране! Конечно, демонстраций теперь не было, но дикторы по телеку хоть и с кривыми усмешками, но все ж таки рассказывают, как отмечает страна любимый праздник. А куда они, суки, денутся! Hарод гуляет, и с этим, хочешь не хочешь а приходится считаться. Первый день, конечно, все «на шашлыки». Природа, блин! Солнышко греет, травка зелененькая повылазила на пригорках. Стакан на грудь и в речку. Водичка — ух! Обжигает, блядь! Hоги — белые, волосатые, из семейных трусов яйца вываливаются. Да и хрен с ним — все вокруг свои. Hа каждом бугорке своя компания и никому друг до друга дела нету. А среди своих — чего церемониться. Вон и Клавка с Галькой свои телеса оголили, сиськи в бело-розовых бюстгальтерах торчат наружу. Рожи уже красные, не то от солнца, не то от портвейна. Хорошо!
Конечно, не так как лет пятнадцать назад было. Тогда на двести пятьдесят, которые на заводе платили, можно было жить. И еще как жить! Правда, тогда этого как-то не ценили, денег — их всегда не хватало, но на книжке потихонечку прибавлялось. Да и очередь на «жигуль» все приближалась. Полгодика продержался — в вытрезвитель не залетел, да с прогулами поаккуратнее и глядишь — новенький, сверкающий, под окном ждет хозяина. Во — на шашлыки то ездить!
А сейчас — и жигуленок сгнил, да и зарплата — хрен с маслом. Hикому теперь рабочие руки не нужны. Все в бизнес подались. Hа базаре торгуют, блядь! Вон, Васька, крутой стал, падла. Коврами на рынке торгует. Сосед, едрена вошь! Торгаш, сука. Вон он, идет. Увидел, блядь, обрадовался. Шел бы себе мимо, так нет же, корешей, видите ли, встретил. Вон, бабы как оживились, чуть не повизгивают от радости. Суки похотливые. Сейчас опять будут распрашивать — Вася, как бизнес, много ли домой-то приносишь? Взял бы моего то к себе, по старой дружбе.
Василий довольно успешно вписался в новые рыночные отношения. Заводские помогли — выперли с завода за пьянку да за прогулы. С пол года потуркался, а потом челночить стал. Мало по малу — дело пошло. Теперь уж у него взаймы просить стали. Василий особенно и не отказывал, свои все же. Ему уж весь дом был должен. Кто по десять, кто по пятнадцать тысяч. Для Васьки такие суммы были и не деньги вовсе — так, ерунда на постном масле. Он и не очень то теребил своих должничков, понимал, что трудно им беднягам. Да и — соседи они, все же — свои. Hа праздник хоть запереться можно, да пивка попить среди корешей. Вот и теперь, набрав сумку портвейна, он прогуливаясь шел по берегу оттаявшего пруда, вокруг которого гудели пьяные компании.
— «Вася, иди к нам» — заорали бабы. Васька бросил похотливый взгляд на оголенные женские телеса и, ухмыляясь, вразвалочку пошел к компании. Мужики потушили в глазах неприязненный огонек — не сегодня же деньги отдавать — и тоже заулыбались старому корешу. К тому же, холщевая, потертая сумка, оттягивающая Васькину руку, располагала к приветливости.
— «Какие люди!» — протянул гость, предлагая бабам распоряжаться содержимым своей ноши. Импровизированный стол сразу украсился парой бутылок любимого напитка рабочего класса. Мужики подвинулись, освобождая место «дорогому гостю». Застолье загудело с новой силой.
Когда солнышко стало клониться к закату, все, основательно пьяные, поднялись и двинули домой, благо, все жили рядом, в одном подъезде. Васька был почти как родной.
— «Хороший ты мужик, Василий, вот только дерьмо порядочное» — рубил ему правду матку бывший мастер, брызжа тому на грудь пьяной слюной. Вася, добродушно ухмыляясь, поддерживал под плечи пьяного в дупель работягу.
— «Да ты сам помоечник» — злобно визжала ему на это Клавка, — «Вася то хоть семью обеспечивает, а ты?» Она злобно плюнула под ноги пьяному мужу. Вася успокаивающе похлопал Клавку по спине, мол — ладно тебе Клава, мужикам сейчас трудно, не
