обмакнула в ведро с грязной водой и стала драить щербатый кафельный пол.
— Понасрали-то, понасрали, — повторяла она своим дребезжащим голосом, орудуя тряпкой. — Интеллигенция хренова, Аллах их побери... Ну-ка, ноги свои подбери, ишь расселся тута...
Я ел сухой бутерброд и думал о том, что сидеть мне тут, как видно, аж до самой смерти. Согласитесь, не очень-то это приятно — провести всю жизнь в сортире! И женщины здесь какие-то странные. Как будто не разные приходят, а одна и та же — только с каждым разом все старше становится. Странно, думал я, годы идут, она стареет, а я почему-то остаюсь по-прежнему молодым.
Уборщица закончила мытье и устало оперлась рукой на черенок швабры.
— Ну вот, тепереча можно и отдохнуть. Ну что, хахаль ты наш, подкрепился мало-мало?
— Ага, спасибо большое, баба Галя.
— Дык, спасибом не отделаешься, — ответила баба Галя недовольным голосом. — Тепереча давай меня... я тоже хочу... Давненько не пробовала живехонького... Швабра-то мне уже приелась...
Она расстегнула свой задрипанный халат и стала спускать огромные, розовые, с пятнами от хлорки трусы... Увидев хлорированные трусы, я закричал диким голосом, заметался на унитазе и... проснулся! Возле умывальников гремели ведра и кто-то голосом Галии Махмудовны покрикивал: «Вот, здеся течет... Я уж замаялась подтирать...» — «Да, — отвечал мужской голос, — тут варить надо. Без сварки никак не обойтись, верно, Федя?» — «Правильно, — подтвердил еще один голос, — наливай. Баба Галя, стаканы помыла?» — «Может, тебе еще фужеры достать? Не барин, авось не сдохнешь». — «Тоже верно. От этого ни одна бактерия не выживет, окромя нас...»
Через некоторое время неизвестные подчиненные Валерии Михайловны принялись стучать по трубам чем-то металлическим. «Сегодня варить не будем, сегодня короткий день, а завтра — выходной. Так что с понедельника и начнем». — «Дак затопит ведь до понедельника-то». — «Не затопит. Счас мы стояк перекроем, туалет запрем, а в понедельник с утречка сделаем на свежую голову...»
Я заметался в кабине, как хорек, запертый в курятнике.
Нет, до понедельника мне не выжить. Оставалось одно — выйти и сдаться! Пусть сообщают родителям, в институт — не погибать же, в конце концов, в этом сортире! Впрочем... Выход, кажется, есть. Надо только собраться и, как говорят актеры, войти в образ. И я вошел... Достал из кармана записную книжку, вытащил ручку, придал лицу соответствующее казенное выражение. И, деловито повторяя: «Так, так, вот значит, как...», двинулся к двери.
— Там все в порядке, — это были первые мои слова на воле. — Трубы отопления не текут, не дымят...
Стаканы застыли в руках изумленных слесарей, усы под носом Галии Махмудовны поднялись торчком. Надо было развивать успех. И я развил:
— А на других этажах отопление в норме?
— Э-э-э, — сказала баба Галя, — кажись, в порядке... А вы кто же будете?
— Я из котлонадзора, инспектор, так сказать... Проверяем готовность систем к зимним условиям.
— Да еще лето, пади...
— Готовь сани летом, — пошутил я, кисло улыбаясь. — Котел-то у вас где? В подвале?
— У нас центральное отопление, — ответила баба Галя, ковыряя бородавку возле носа. — Нету никакого котла вовсе...
— Нет, так нет. Нашим легче, — сказал я, что-то записывая. — Тогда подскажите, товарищ, как мне найти замдиректора по АХЧ? Надо бы документы оформить...
— Так вы к нашей Кавалерии Михайловне?... Она у нас главная по АХоЧу.
— Я счас ее видел, — сказал слесарь Федя. — Поскакала по коридору, точно ей кто завинтил с зада.
— Ейный кабинет на первом этаже. Счас покажу... — Уборщица поплелась за мной на лестницу, где и состоялось наше прощание.
Коротко поблагодарив бабу Галю за сотрудничество, косясь на швабру, зажатую в
