берегу озера. Я описывал свои фантазии, в которых часто фигурировали маленькие мальчики и девочки... Она слушала меня, она возбуждалась, она кончала от этих рассказов, и я кончал, рассказывая это, потому что это нравилось мне...
Я чувствовал себя все свободнее и свободнее с ней.
То же самое происходило с ней. Со временем я узнал обо всех ее любовниках, начиная с одноклассника, лишившего ее девственности, о том, как ее желания просыпались и захватывали ее... О ее первом минете, о ее первой мастурбации... о всех девушках с которыми у нее был секс... об ощущениях, когда ее трахают в анус. Но больше всего мне нравилось выспрашивать ее об ее фантазиях, желаниях, которые невозможно было воплотить без риска... Ей, как и мне, нравилось растлевать. Чувствовать себя соблазнительницей. Чем разнузданней было извращение, приходившее в ее голову, тем больше она хотела его. Она рассказала мне, что однажды на курорте ей удалось затащить в постель 12летнюю девочку... когда она рассказывала мне подробности, голос ее дрожал от страсти, а рука почти целиком скрылась в ее влагалище. Эта история, случившаяся с ней пару лет назад, была самой извращенной в ее жизни, но она страстно хотела еще, еще, больше, сильнее, грязнее и извращеннее... и в ней всегда, каждую минуту, жила готовность к самым черным сторонам похоти.
Время шло.
Встречались мы у меня, по причине более свободного режима. У нее дома была мама, которая придерживалась консервативных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, а также имела собственное понятие о том, каким должен быть молодой человек ее дочери. Когда я забегал к ней на чашку кофе, мамины глаза выражали ее мнение обо мне, но все-таки врожденная интеллигентность не позволяла родительнице высказывания резкого характера.
Помимо мамы был сын, очаровательный пацан лет шести, очень красивый и живой. Он любил, когда я приходил в гости, потому что со мной всегда можно было поговорить, прочитать мне стих, который сегодня выучили в детском саду, побеситься на ковре, посмотреть телевизор. Со мной было здорово, весело и интересно, а мне с ним — даже более того. Больше всего мы любили играть в ковбоев... в этой игре роли распределялись достаточно четко — он ковбой, а я — его лошадь. Мне не очень нравилось скакать на коленях по всей комнате, но ощущение прикосновений детского тела к моей спине компенсировало все неудобства. Иногда мы читали книжки вслух или сидели и смотрели мультики... Я сажал мальчишку на колени, чувствуя его острые ягодицы... иногда гладил его по голове. Я приучал его к своим прикосновениям. Никакого плана у меня не было, просто мне нравилось это, меня возбуждало что за маской доброжелательности и интереса к ребенку скрываются совсем другие чувства и желания. Однажды, лежа в постели с ней, мы заговорили о первом сексе. Постепенно разговор перешел на ее отпрыска.
— Знаешь, — вдруг прошептала она мне на ухо — я бы хотела, чтобы первый раз у моего сына был со мной.
Я поцеловал ее в сосок...
— Тебе не странно слышать это? — спросила она.
— Нисколько. Если бы у меня был ребенок, то к сексу его приучал бы я и только я.
— Это если девочка, а если мальчик? Ты же не хотел бы, чтоб твой сын вырос голубым.
— Я бы хотел, чтоб мой сын или дочь выросли людьми, которые свободны от предубеждений морали и общества. Это раз. А два — я просто люблю всевозможные извращения, и секс с собственным ребенком — на мой взгляд, самое лучшее, что может произойти.
Она задумалась.
— А как же психика? Это может все поставить с ног на голову у ребенка в голове.
— Психика не пострадает, если начать ее лепить в возрасте, пока она еще не устоялась. Если ребенок с младенчества будет уверен, что приходить по утрам к отцу в постель и делать ему минет — вполне естественно и поощряемо, то что может быть с его психикой?
