Сначала три года профучилища, потом работа по контракту в Украине — одним словом, взрослой я увидела ее уже в 1995 году, когда приехала домой из Германии на отпуск. Правда, жила она к тому времени уже отдельно, снимала, как мне сказали, дачку в Юрмале.
Имея ориентиром дзинтарскую «шашлычку», я довольно быстро нашла двухэтажный деревянный домишко. Открыла калитку. Весь дворик был завален крупными желтыми листьями.
Она увидела меня в окно и выбежала встречать. Мы очень обрадовались друг другу.
Ленка сильно изменилась: раздалась в бедрах, обзавелась волнующе-высокой грудью, я бы даже сказала — заматерела, если такое уместно сказать о двадцатилетней девушке. Но вот большие темно-карие глаза остались те же самые, из детства.
— Видала, как я устроилась? Настоящая помещица! — радостно говорила она. — Дачники уже съехали, хозяева тоже убрались в город, а я договорилась и буду жить тут до весны — бесплатно, за то, что присматриваю за этой халупой.
Мы прошли через большую комнату, в которой стоял только огромный белый диван.
— Идеальное площадка для неслабого групповичка, — заметила я.
— Еще бы! — хмыкнула она в ответ. — Дар благодарного клиента. А вот, собственно, моя берложка.
Мы нырнули в маленькую комнатку. Стол, два стула, кушетка, на которой мы возились еще детьми. В углу — примитивно сколоченная полка. На столе — ворох бумаг, чайник, пара искусственных фаллов, сахарница. Занавесочки на окнах.
— Правда, неплохо?
— Неплохо, — сказала я.
— А это видела? — она с гордостью указала на полку. — Сама сколотила!
Полка была старательно обклеена полосками ламинированной бумаги.
— Мне ее очень не хватало. Теперь диски можно поставить, книги. Ну, и стаканы иногда... Наши знают, что ты поехала ко мне?
— Нет. Вы что тут, крепко поцапались без меня? Мать говорит...
— А, пусть говорит! — Ленка махнула рукой. — Она все время что-нибудь говорит. То она говорит, что ей стыдно со мной на люди показаться, потому что у меня, видишь ли, такая юбка короткая, что анус виден. То они с отцом стесняются, что за мной заезжают на крутых тачках. То находят презер в сумочке, то еще что-нибудь... Ну так и не копались бы! Одним словом, не укладываюсь я в их представления о приличном образе жизни. Стало невмоготу, я и ушла.
— Как же ты зимой-то будешь?
— А что зимой? Печка у меня есть. Дрова найдутся — вон, старых ящиков сколько!
— Но ведь домик-то летний?
— Ничего, как-нибудь натоплю! Да и мужички помогут. Это они платить не любят, жмутся. А там подвезти уголька или подбросить бельишка — это пожалуйста!
В общем, видно было, что решение о переселении сюда для нее окончательное. Но зачем, во имя чего так болезненно и резко нарушать привычный ток жизни? Тогда я понять этого была не в состоянии.
— Видишь ли, — она задумчиво посмотрела в окно, туда, где стоял высокий раскидистый клен. — Ебаться, жить и расти надо просто. Просто и естественно как дерево.
В детстве мы были не особенно близки — сказывалась почти пятилетняя разница в возрасте. И ссорились часто, и ревновали друг друга к отцу, а все же она мне доверяла. Однажды ночью, помню, она пришла ко мне на кровать и, ласкаясь, рассказала таинственным шепотом, что дружит с деревьями, которые растут в нашем дворе.
«Они радуются, когда я прихожу, — говорила она, нежно и страстно целуя мою письку, и глаза ее восторженно блестели в темноте. — А иногда я прошу у них совета и они говорят...»
«Как же они говорят?» — сквозь стиснутые зубы спрашивала я, извиваясь.
Она вонзала свой язычок на всю длину и некоторое время крутила «мельничку», размышляя. Потом подняла лицо:
«Не знаю... Они шумят, а я слушаю и знаю, что они хотят сказать мне...»
— Слушай, дерево, у тебя колготки
