конвульсии в пизде. Я потом пытался научить ее сжимать мне хуй, не смеясь, а по моему указанию, но она бездарна как любовница, и мне приходится щекотать ее или заставлять кашлять, чтобы ее пизда ожила. Кончает она только один раз за ночь и, кончив, больше ничего не хочет. Для жены это ценное свойство, она не докучает похотью, когда хочешь спать. Но поначалу я ее щекотал изрядно. Я все время чувствовал, будто обманул природу: я, карлик с лицом обезьяны, обладаю богиней. И оценить, насколько хорош я в любви, она не может, потому что для этого нужно сравнение, упаси Бог. В те первые дни мы договорились не утаивать даже самых сокровенных мыслей друг от друга. Я прекрасно понимал, что мне этот договор не выполнить, но я хотел воспитать в Н. чувство необходимости делиться со мной своими мыслями и желаниями. Главное, не гневаться, что бы она мне ни рассказала. Иначе, впредь она будет бояться быть откровенной. Следуя сей заповеди, я изо всех сил крепился, чтобы не выказать бурю негодования или ревности. Н. приняла близко к сердцу наш договор, и на мой вопрос, какие были у нее любовные приключения, она повинилась. Когда ей было лет четырнадцать, она с матерью и сестрами была приглашена на бал во дворец к государю. В какой-то момент она затерялась среди гостей; к ней подошла красавица-фрейлина и прошептала на уха, что государь хочет, чтобы ему представили Н. Моя девочка затрепетала от страха и покорна пошла за фрейлиной. Та привела ее в кабинет, где в кресле сидел государь. Фрейлина представила Н. и удалилась, оставив ее стоять посреди сумрачного кабинета. Государь встал с кресла, пересел на диван и усадил рядом с собой Н. Он задавал ей вопросы, а тем временем задирал ей платье все выше и выше. Н. не смела пошевелиться и старалась исчерпывающе отвечать на вопросы. Когда венценосный развратник раздвинул ей ноги, Н. почувствовала, как «волны жара стали захлестывать» ее — так она описала свое состояние. Но вдруг в дверь кто-то постучал. Государь поднялся, оправил платье на Н. и вышел из кабинета. Через минуту явилась фрейлина, которая привела Н., и отвела ее обратно в залу, где танцевали гости. Мать уже стала волноваться исчезновением Н., но когда фрейлина объявила ей, что Н. была представлена государю, успокоилась и лишь с подозрением посмотрела на дочь. Та была так возбуждена случившимся, что мать дома позвала ее к себе и спросила, оставалась ли Н. с государем наедине. Н. ответила, что да, в кабинете никого, кроме них не было, но государя куда-то позвали, и они не успели ни о чем поговорить. «Ах, ты, лгунишка!» — как можно спокойнее сказал я, опасаясь, что Н. услышит скрежет моих зубов. Но женка ответила, что она не любит лгать и, мол, все, что она сказала матери было правдой, а мать ей больше вопросов не задавала. Когда Коко стала фрейлиной я запретил ей переезжать жить во дворец, чем еще больше обозлил к себе государя. Н. была смущена деньгами, которые подарил ей к свадьбе государь, и я запомнил это. Когда мы переехали в Царское Село, она всячески избегала встречи с государем, выбирая уединенные места для гулянья. Но гуляя вокруг озера, мы все-таки встретились с царствующей четой, и императрица пригласила Н. во дворец. Дома Н. стала жаловаться мне на то, как ей не хочется появляться в свете. Это мне показалось подозрительным, и я вытянул у нее вышеописанное признание. О порочной невинности государевых страстей я знавал давно от фрейлины, которую я лечил еблей от нервных припадков. Так что признание Н. не было для меня новостью, я знал, чего добивался, когда спрашивал ее. Мне просто не хотелось узнавать, что и моя жена была его «живой картинкой». Государь дал великую клятву верности государыне и потому не ебет никого, кроме нее. Но чтобы как-то причаститься к неприкосновенным красотам окружающих его дам, он приказывает им раздеваться и раздвигать перед ним ноги. Упиваясь открывшимся зрелищем, он дрочит и спускает на
