ракурсы, чтобы выдающаяся часть моего тела скрывалась за рукой или бедром. Мне приходилось весьма нелегко — — по чисто техническим причинам. Ведь для имитации натуральной картины соития требовалось быть в максимальной близости от Лизы. С другой стороны, я изо всех сил старался не коснуться её невзначай своим органом, принявшим боеспособный вид. Вдруг она сочтёт это за пошлую бестактность или, хуже того, за провокацию?
Похоже, Милану наши упражнения раззадоривали не меньше моего. Около половины кадров оказались впоследствии «размытыми» — — Мила забывала наводить резкость, увлекаясь постановочной чехардой. Её несло в неудержимом потоке вдохновения, и она сочиняла композиции одну любопытнее другой.
Мы сделали несколько «трюковых» снимков. Например, я держал Лизу на весу вниз головой, зажав её голени подмышками и вцепившись пальцами в ягодицы. Она, прогнувшись, вытянула руки по плоскости дивана. Золотистые пряди волос в беспорядке рассыпались у моих дрожащих от напряжения ног...
Или другой акробатический номер. Лиза встала на «мостик» (ей, как страстной любительнице шейпинга, это не составило особого труда), а я протиснулся между её бёдрами и приник лицом к пушистым волоскам, покрывающим мягкие женские дольки. Я действительно поцеловал эти притягательные интимные губы, источавшие чуть уловимый запах ночной истомы. Растительность на этом месте тоже была светлой, «блондинистой», хотя и заметно темнее волос на голове.
Милана не могла больше сдерживаться и обратилась к Лизе с просьбой поснимать теперь нас. Та неуверенно пожала плечами, признавшись, что не умеет фотографировать. «Да чего там уметь, — — успокоили мы её, — — сейчас всё настроим, тебе останется лишь нажать на кнопку». Я спрыгнул с дивана и, установив резкость, указал Лизе, откуда следует вести съёмку.
С Миланой эротические позы мы уже не имитировали. Просто застывали на миг в каком-то положении, а после щелчка фотоаппарата продолжали ласкать друг друга, не заботясь о том, как это выглядит со стороны.
Когда Мила повернулась ко мне своей очаровательной попкой, я непринуждённо проник в её манящее лоно. Сокровенные женские глубины недаром называют «влагалищем» — — у Миланы оно стало таким влажным, что мой член почти не ощущал его стенок и словно скользил в горячей безбрежности наслаждения.
Лиза, отложив аппарат, с огромным интересом следила, как мы с гурманской неторопливостью занимаемся любовью. Стоявшую на четвереньках Милу я держал за талию и ритмично насаживал на свою твердыню, мягко, но сильно — — так, что ягодицы её пружинили о мой пресс. Она же томно выгибалась и тихонько постанывала.
Зрелище, судя по всему, было захватывающим. Лиза подошла к нам почти вплотную и таращилась во все глаза. Не прерывая медленных покачиваний, я протянул правую руку и тронул Лизу за шелковистую поросль под животом. Она не протестовала. Тогда мои пальцы раздвинули складки её естества и принялись изучать внутреннее устройство междуножья. Девушка придвинулась ближе, дабы мне было удобней проводить исследования. Деликатно просунув средний палец в глубину сочного плода, я не обнаружил никаких признаков девственности. Это обстоятельство всколыхнуло омут моих потаённых желаний, и в воображении закружился хоровод разгульных образов...
Взгляд Лизы случайно упал на будильник, примостившийся на краю трюмо.
— — О! Уже без пяти двенадцать!..
Все мгновенно протрезвели. Встречать Новый год мы всё-таки намеревались торжественно, как подобает добропорядочным гражданам. Спешно накинув праздничные наряды, мы поплюхались на свои места за столом и придвинули к себе тарелки. Бахнула бутылка шампанского, затрезвонили по телевизору куранты, и наше дружное «ура!» смешалось со звяканьем сдвинутых бокалов, в прозрачности которых резвились искристые пузырьки.
Час или полтора прошли в
