братвы». Совершенно не интересовавшим меня, девятнадцати летного бугая в форме охранника внутренних войск.
Они появились в колонии для малолеток в один из осенних вечеров. Их было четверо, молодых парней, почти подростков, доставленных под конвоем из централа. Отряды были забиты до отказа, распихивать их было некуда. Пришлось по двое сунуть в разные места.
Всех четверых осудили по одному делу, кража со взломом. Какая-то бестолковщина, мелочевка, откровенная глупость, закончившаяся тем, что всех сразу взяли. Срок был небольшим — год колонии. Среди них выделялся один, явно «маменькин» сынок, худощавый, с большими серыми испуганными глазами, проигрывающий остальным в телосложении и нахальстве. Участь его на сегодняшнюю ночь была очевидна для всей охраны, но дело было привычное, и никто особенно не волновался.
Ночью били всех четверых, но «опустили» только «сероглазого». Остальные, с подтеками крови и фиолетовыми фингалами, гордо прошагали утром в медпункт.
Для «сероглазого» начались трудные дни. Еще не осознавший сокрушительности того, что с ним произошло, он постоянно нарушал «понятия», за что получал не только от мужиков, но и от «девок», среди которых оказался на низшей ступени. Его пользовали все, кому не лень, нагло и беззастенчиво, даже те, кому смели отказывать остальные «девки». Он ничего не знал. Он чувствовал только, что попал в большую беду, что неоткуда ждать защиты, и тоска и отчаяние не покидали его больших безумных глаз.
4. Саша
А он сильно изменился с тех пор, когда впервые я увидел его в колонии. Это было единственное лицо, на котором задерживался взгляд в этой серой массе охранников. Тогда я это только отметил и забыл. Впереди меня ждала ночь, об ужасах которой я был уже предупрежден. Идиоты! Я ждал ее со всем пылом юношеского любопытства. Я и колонию воспринимал, как часть романтической декорации, где разовьется действие, о котором я грезил уже давно.
Я рано развился, и сексуальные фантазии мучили меня уже с десяти лет. Только позднее я отметил их странность: мне нравились мальчики. В двенадцать мы впервые мастурбировали вместе с другом и он, шутя, начал пристраиваться ко мне сзади. Я начал ему подыгрывать. И как все произошло, не понял ни он ни я. Но он меня трахнул. Мы лежали, растерянно глядя друг на друга. Он впервые осознал, что я могу выступать в неожиданной роли. А я впервые пережил все то, о чем мечтал уже два года. Мы были близки вплоть до моего осуждения, хотя в последнее время начали заметно остывать друг к другу.
Он-то меня и спровоцировал на эту глупость с кражей. Я долго отказывался, но он убедил меня, что хозяева — барыги, обворовавшие других, и взять у них деньги и истратить на аппаратуру для школьного ансамбля — дело святое и, главное, абсолютно безопасное, так как он все хорошо продумал.
Нас вычислили в один момент. Забрали в следственный изолятор, где мы так вчетвером и сидели. Началась новая жизнь, со своей странной романтикой. И если бы не горе родителей, то во всем случившемся можно было найти и своеобразную привлекательность.
Обитатели камеры нас не трогали. Во-первых, нас было четверо, а, во-вторых, среди вожаков случайно оказался мужик из моего двора, хорошо знавший моих родителей. Он то нас и оберегал, хотя много рассказывал о том, что нам предстоит пережить в колонии.
Но даже то, что нас окружало, волновало меня до умопомрачения. Мастурбировать при всех, даже днем, не считалось зазорным, лишь бы выполнялись принятые здесь правила гигиены. На это почти не обращали внимания, так как время от времени занимались этим почти все. Я же каждый раз не отрывал взгляда, переживая все фазы процесса, а иногда и кончая вместе с онанистом, хотя и не прикасался к себе руками. Но особенно мое воображение будоражила камерная «девка». Это был парень лет семнадцати, сидевший здесь уже полгода, вполне освоившийся со своей ролью и
