жизнь! — дразнит она. Потом наклоняется и начинает сосать как-то странно похрюкивая. Как я и предполагал, первые четверть часа довольно трудны для нас обоих. Но Тамара никогда не отступает. Мне даже интересно попытаться сдержать извержение семени — но ничегошеньки не получается, и Тамара снова смеется:
— Смотри, какой фонтанчик: как у кашалотика!
Ее сравнения всегда поражали меня.
— Научи меня снова любить пизды! — говорю я. — Сделай так, чтобы я снова мог работать.
— О, это просто, — спокойно говорит она. — Я знаю, что тебе нужно, доктор. Я проведу с тобой сеанс `заглатывания`.
О таком не слышал даже я.
— Что это значит, объясни?
— Особая процедура. Ты почувствуешь, что протискиваешься меж моих половых губ, с усилием раздвигая их головой, погружаешься в длинный и скользкий коридор-влагалище, плюхаешься в матку и несколько часов плаваешь там, в темноте, тепле и безопасности. А потом я снова `рожу` тебя, вытолкну в мир — и ты будешь свежим как огурчик, розовым как младенец!
— Это гипноз, Тома?
— Ты слишком много болтаешь, доктор, — слышу я ее приглушенный голос, и вдруг чувствую, как ее гигантская растянутая вульва надвигается, натягивается на мое лицо. Увидев крупные губы, розовый клитор, я вдруг проскользнул во влажные, темные глубины, толчками продвигаясь все глубже и глубже, чувствуя себя все спокойнее и спокойнее, испытывая блаженный покой и благодарность...
— Господи, только бы она не позабыла родить меня обратно! — еще успеваю подумать я.
