резинок. Находясь в полной готовности, я выключил большой свет, включил бра и лег на кровать. Из сумки был извлечен томик любимого С. Кинга, за чтением которого я и собирался скоротать время. Время от времени за стеной щелкал выключатель и в спальне Тани то зажигался, то гас свет. Я посмотрел на часы: Было уже около двенадцати, на улице было достаточно светло. Ожидание явно затягивалось. Минуты тянулись и растягивались. Казалось, что ленивая секундная стрелка движется медленнее, минутная перебира-ется с деления на деление с трудом, а часовая вообще умерла. Я был уверен, что прошла уйма времени. Но при взгляде на циферблат обнаруживал, что истекли какие-то десять минут. Сосредо-точиться на книге не удавалось: вместо живописных сцен пера мастера в мозгу прокручивались не менее живописные, которые произошли со мной пару часов назад. Свет в спальне Тани давно по-гас, дом затих, было только слышно, как за окном стрекочут сверчки.
Когда я уже совсем было, отчаялся, за стеной послышался какой-то шорох. Некоторое время спустя донесся звук открываемой двери, легкие шаги и входная дверь на террасу, чуть скрипнув, приоткрылась. Я слез с постели и пошел навстречу. Татьяна, в ночной рубашке и с наброшенным на плечи платком, проскользнула в комнату и, притворив дверь, закрыла её на замок. К этому мо-менту я подошел к ней вплотную, обнял её и крепко прижал к себе. — Никак эта коза не засыпала, — сквозь прерывистое дыхание прошептала она мне, обнимая за шею. Мне совсем в данный момент, не хотелось слушать ни о каких козах. Я покрыл поцелуями её лицо, потом поцеловал в шею. Татьяна сбросила платок, оставшись в одной ночнушке, и притянула мою голову к своему лицу. Секунду её затуманенные глаза смотрели на меня, а потом она приникла губами к моим губам. Насытившись, поцелуем, она чуть отодвинулась, я, переводя дыхание, мельком взглянул на ноч-нушку Тани, и принялся снимать её через голову. Татьяна послушно, как пленный немец, подняла руки, и с ночнушкой мы быстро справились. Как женщина практичная, понимая в какой блудняк она ввязалась, Таня не одела нижнего белья, что позволило мне, хоть и в потемках, но рассмотреть её. Она была хороша, причем той телесной красотой, которая со временем (конечно, до опреде-ленного предела) только прибавляет очарования. Я попеременно поцеловал и пососал её груди, почувствовав, как твердеют её соски и как под ласками её тело покрывается испариной. Как толь-ко я с трудом оторвался от её груди, Таня лобком прижалась к моему, рвущемуся сквозь ткань на волю члену. — Давай отпустим его на свободу, — лихорадочно прошептала она и опустилась на ко-лени. Сжимая его ладонью через ткань, она другой рукой погладила мой живот, и рывком дернула трусы вниз. Член взвился, почувствовав свободу и, чуть покачавшись, замер напротив её лица. Я поднял её, понимая, что минет мне пока ни к чему, взял Таню на руки и положил на кровать.
Она отодвинулась к стене, я прилег рядом и опять приник к её груди, потом поцелуями доб-рался до лица. — Мы по живому будем или так? — прошептал я ей в ухо и для наглядности показал ей патронташ презервативов. — Или так, — прошептала она. Вопросов больше не было. Таня раз-двинула ноги, а я занял «места, согласно купленным билетам», или иными словами расположился напротив заветных ворот. Чуть приподняв ноги Тани, я надавил телом и её лоно сначала неохот-но, сопротивляясь, приняло в себя мой член. Татьяна то ли вздохнула, то ли застонала и двинулась навстречу проникающему в неё копью. Но сопротивление было быстро сломлено, кольцо вагины плотно охватило мой член. Я начал совершать такие вроде бы одинаковые, но каждый раз такие разные движения. Член то проникал в вагину на всю длину, так, что яйца касались Таниной про-межности, медленно покидал влагалище, а потом резко возвращался на место. Я хотел узнать каж-дую складку этого лона, растянуть его, проникнуть
