своей фляги. Под мостом у Троицкой башни. Не помно, как я оказался в Александровском саду. Не люблю туда ходить. Он ведь голубизной кишит, а это не по мне.
Я: Голубые тебя интересуют мало, я правильно понял?
Он: Правильно. Я обожаю трахать натуралов. Трахнешь мужика — и в несколько раз себя мужественнее чувствуешь. Да и сосать натурала приятнее. У многих из них это в первый раз, и они совершенно искренни в своих чувствах, движениях, стонах, наконец. А у педиков много мишуры на яйцах.
Я: Сколько лет было твоему старшему, побоюсь этого слова, партнеру?
Он: Около тридцати. Зима была, канун 23-го февраля, по-моему. Я увидел вдрызг пьяного мужика у метро «Измайловский парк». Он поковылял в лес, я — за ним. Сели, раздавили фляжку, он совсем лыка не вяжет. Дай, говорю, пососать. Он что-то грозно промычал в ответ, минета не получилось. Уложил я его на брюхо и всадил со злости. Единственный мой, как ты говоришь, партнер, с которым я так не кончил.
Я: Не боишься статьи за изнасилование?
Он: Какое же это изнасилование, когда сами дают? Это, батенька, не изнасилование, а сношение за пол-литра коньяка. Что ближе к использованию проституции, как говорил Кот Матроскин, для моей пользы. А этого кодекс не возбраняет.
Я: Страшно в лесу, наверно?
Он: А чего бояться? Отнять у меня могут только флягу. Был случай, когда на малолетних алконавтов напоролся. Аж четыре штуки было. Подпоил их, думал взамен соки младые получить, а они с ножами полезли. Прирежем, мол, тебя, пидор гнойный. Могли и прирезать. Наверно, мокрухи испугались. На следующий день я смеялся, вспоминая все это. Самое смешное, будь они поодиночке, все бы были моими. Бля буду, всех бы переимел! А так они просто обязаны были друг перед дружкой свою натуральность и неприязнь к пидорам показать. Но это больше их проблемы, чем мои. Я нашел себе через неделю на том же месте, около Красного пруда, классного парня, который по пьяни пришел поплавать. Как знать, если б не я, может, утонул бы к черту. А так и меня трахнул, и мужика глубоко в себе познал.
Я: Хочу-хочу про пловца!
Он: Да какой из него пловец? По пьяни только. Мускулистый, ладный такой. Но не пловец. Ну, думаю, сейчас тебе класс покажу. Плавать не хотелось, другой повод быстро нашелся. После заплыва он на турнике повис. Подтянулся раз двадцать и бросил на меня взор, исполненный гордыни. И тут на сцену вышел я, не Илья Муромец, по Попович точно. Считай, говорю. И сделал ему двадцать три подъема переворотом. Кто бы сомневался, что мальчик после этого будет моим! Допил он коньяк, хотел еще раз окунуться, но я его не пустил. Утонешь, мол. А сам думаю: нет уж, я тебя такого хочу. Соленого, коньячного и натурального. Прежде чем в рот взять, облизал всего. Даже коньяк не мог заглушить его запах! Чуть впустую не кончил. И еще что мне в память врезалось, так это сокращения его сфинктера, когда он кончал. Думал, навсегда в нем останусь. Естественно, после такого напора я сразу в него и слил. Натуралы прекрасны своей целкостью, своим жим-жим-очком...
Я: Пожалуй, и я научусь делать подъем переворотом.
Он: Не поможет. В этом деле мало иметь с собой коньяк и крутиться на турнике. Людей надо очаровывать собой, нести им уверенность и в себе, и в тебе. Они должны доверять тебе.
Я: Ты прям как доллар с его «Ин Гад Уи Траст».
Он: А ты думаешь, другие не хотят иметь парней таким вот образом? Хотят, еще как хотят! Многие даже пробовали, но после первого фингала успокаивались.
Я: Они ж пьяные, с ними можно справиться?
Он: Ни фига подобного, это только так кажется! Да, конечно, можно справиться и силой, но тогда точно изнасилование получится. А это и криминал, и вариант суходрочки. И никакого кайфа.
Я: Тогда поделись секретами?
Он: Не могу. Не хватит словарного запаса. Лучше это видеть, но кто ж тебя на экскурсию-то возьмет? Спать надо было меньше... Под колесом-то...
Я: Да, не очень-то ты мне и помог. Зато возбудил. Но ты так и
