коснулась женщины, которая танцевала рядом с ним. Не Лорри, мгновенно отметил он (куда, черт побери, подевалась Лорри?). Большой и указательный палец ухватились за верхнюю пуговичку девственно белойблузки женщины.
Прекратите, приказал он пальцам. Пожалуйста, прекратите!
Но пальцы продолжили начатое, словно за грохотом музыки, рвущейся из мощных усилителей, не услышали тихого внутреннего голоса. За верхней пуговицей последовали вторая, третья... Расстегнув все, пальцы скинули блузу с белоснежных плеч и принялись за бюстгальтер.
Руки женщины тем временем возились с пряжкой ремня Бобби.
Другие люди, Бобби это заметил во время вспышек стробоскопа, занимались тем же. Мужчины раздевали женщин, женщины — мужчин, нежно, осторожно, чтобы, не дай Бог, что=нибудь не порвать. Голая плоть появлялась, исчезала, появлялась вновь. Единственный прожектор вспыхивал и гас, вспыхивал и гас.
Молодая женщина, теперь Бобби ее узнал, Салли Хогэн, ученица выпускного класса средней школы, расстегнула ширинку Бобби и запустила внутрь руку. Похоже, очень обрадовалась, обнаружив, что трусы он не надел.
Он попытался призвать к порядку встающий член, но тщетно. В грохоте музыки, в мерцании света, голова у него шла кругом. Жаркая кровь прилила к его детородному органу, который начал набухать и удлиняться, когда Салли резким движением стянула узкие джинсы сначала до колен, потом до лодыжек.
Никогда раньше его инструмент не достигал таких размеров. Кожа так натянулась, что Бобби испугался, как бы он не лопнул, словно переваренная сосиска.
Салли тем временем сняла со вкусом сшитую юбку, одним движением стянула колготки и трусики. Бобби освободился от джинсов, ботинок, носок.
Он знал, что должно за этим последовать.
И не ошибся.
Любовной прелюдии не понадобилось, он вошел в ее хорошо смазанную «дырочку», как горячий нож в масло, и они понеслись вскачь, следуя заданному музыкантами ритму.
Несколько секунд спустя темп еще ускорился, и Бобби почувствовал, как синхронизировались неистовые движения их тел. Ничего подобного он не испытывал никогда в жизни, и даже отключился, когда первые капли спермы выплеснулись из его пениса...
А когда пришел в себя, другая женщина оседлала его и скакала, как ковбой — на необъезженном мустанге.
Что было потом, он не помнил.
Пока не смолкла музыка.
— Надеюсь, сегодняшний концерт понравился вам не меньше нашего, — прогремел над поляной голос солиста. — Мы вернемся следующей весной, в этот же день, в это же место. Надеемся, что наш концертстанет традиционным.
Прожектор, бьющий в середину сцены, погас. Бобби моргнул.
Солист уже исчез.
Как и сцена.
Как и две трейлера.
Как и «дом на колесах».
Послышались жидкие аплодисменты. А потом, по одному, парами, зрители начали расходиться.
Лорри, полностью одетая... как и все, отметил Бобби, включая его, вынырнула из толпы и направилась к нему, медленно, чуть прихрамывая, словно каждый шаг давался ей с трудом.
— Отличный концерт, не правда ли? — спросила она.
— Где ты была? — пожелал знать Бобби. — Куда ходила?
— Не помню. Наверное, меня захватила музыка, вот я и...
— Что? Ты что?
— Захотела потанцевать, — она покачала головой, пожала плечами. — Ты же знаешь, что со мной происходит, когда я слушаю «Ритуалы весны». Ничего не могу с собой поделать. Должна танцевать. Наверное, поэтому так болят все мышцы. Должно быть, натанцевалась до упаду.
— Ты ничего не помнишь, так? — спросил Бобби. — Что ты запомнила последним?
— Я помню, как музыканты вышли на сцену, под свет прожектора. Потом...
— Потом?
— Музыка. Я помню музыку.
— И?
— Что, и? Я помню музыку. Музыка — это все. Разве нет?
— Да, — согласился Бобби.
— Я устала, — Лоррейн подкрепила слова зевком.
