танго?
— О, давно не виделись. Конечно, — она протянула ему руку и они двинулись вглубь зала. Танцевали они не танго, а нечто среднее между классическим фокстротом и хиппишным «танцуй, как танцует душа». Вел слюнявчик ее довольно уверенно. О ней и говорить нечего — бабочка — луна — она самая. Танцы — ее родная стихия. Хлюпик поднял и закружил ее. Задралась юбка, и что я увидел? Она в чулках. У меня опять сперло дыхание. Скромница! Я не стал дожидаться конца танца. Подошел к ним и схватил ее за руку:
— Я хочу с тобой поговорить.
Мы вышли в вестибюль. Ее близость сводила меня с ума. Я сжал Алису, как спазм мое сердце — беспощадно. Как жаждущий путник в пустыне пьет воду — пил ее сдержанное дыхание. Она обвила свои крылатые руки вокруг моей шеи. Тонкая, гибкая — я мог ее держать в двойном кольце. Она привстала на цыпочки. Это безумие! Язык горько-сладкий, как вишневые косточки. И это помню. Откуда? Я пьяное чудовище — стукнул ее головой о стену. Она даже этого не заметила — только теснее прижалась к моему животу своими ребрами. Я на секунду опомнился. Оглянулся. Бар находился в кинотеатре. Сейчас зрительный зал пустой. Старожихи в стеклянной будке вестибюля не видно.
— Идем, — мы незаметно проникли в пустой зал. Я сел на кресло в последнем ряду и усадил ее спиной к себе. Руки не слушались. Я не мог совладать с мелкими пуговицами. В остервенении дернул ворот ее платья с двух сторон. Пуговицы рассыпались и гулко покатились к нижним рядам. Я не ошибся — она пахнет зелеными яблоками. Я обсасывал ей шею, лопатки, руки и подмышки, как голодный пес молочные косточки. Она глубоко, беззвучно дышала. Я задрал ее платье. Чулочки держались на поясе. Ее «киска» спряталась под кружевными трусиками.
— Расстегни мне штаны, — хрипло приказал я ей, — не поворачивайся. Сиди так, — пока я искал ее клитор, она безуспешно пыталась расстегнуть мне пуговицы на джинсах. Я добрался до ее сокровища и, наконец, услышал ее тихий стон. Сам я был в плену проклятых штанов.
— Встань, — не убирая правую руку, я подтолкнул ее, левой быстро расстегнул ремень и пуговицы. Мой мальчик получил долгожданную свободу. Сейчас ты получишь ее, эту гимназисточку в белье проститутки.
Но в это время открылась дверь в зал.
— Есть тут кто? — заскрипел старушечий голос. Полоса света стегнула кнутом.
— Тихо. Не волнуйся, — прошептал я Алисе.
— Сейчас свет включу, — пригрозила старушка.
— Не надо, бабуля. Мы выходим, — с нескрываемой иронией громко покаялся я. Видимо, она привыкла к таким парочкам.
— Быстро. Я ждать не буду.
Мы наспех поправляли одежду. Когда выходили в вестибюль я, обнимая Алису, придерживал ее платье на худеньких плечиках. Она опустила голову.
— Бабуля, мы только целовались, — мне хотелось оправдать ее, растрепанную гимназисточку в двадцатидолларовых чулках.
— Знаю, знаю. Лето на улице. Парка что-ли, нет? — беззлобно ворчала старуха.
— Спасибо за совет, — я подтолкнул Алису вперед, чтобы старуха и остальные зеваки не заметили разорванного сзади платья. На улице я поднял ее на руки. Алиса засмеялась, как голубка. Грудное низкое воркование. Или ворона? Без разницы.
— Я тебя знаю. И не помню, откуда. Мы могли встречаться раньше?
— Нет. Я бы тебя запомнила. Поцелуй меня.
— Сейчас. Я не только целовать тебя буду. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. В парк не пойдем. Я возьму машину, и поедем за город. Идем, гараж недалеко.
Но из гаража мы не выехали. Как только я сел за руль, Алиса набросилась на меня сзади со своими сосущими поцелуями. Она лишила меня всяческой мужской инициативы. И откуда в этом худосочном тельце столько силы и страсти? Алиса меня возбуждала и страшила. Она присасывалась, действительно, как
