подходит и кладет руку мне на голову, я послушно опускаюсь на колени. Трусь щекой о его бедро. Короткий приказ раздеться. Подчиняюсь без тени смущения. Телевизор, чтобы заглушить возможные звуки. Ложусь и тут же подливаю масла в огонь: «Отлично, сейчас будем смотреть телевизор». Только сейчас я понимаю, что кто-нибудь, а не он убил бы меня на месте. Хотя нет, просто приказал бы убраться, чтобы никогда больше не видеть. Но я была бы ни я, если бы не прокомментировала. Это была единственная фраза, которую я произнесла во время...
Первые поцелуи. И единственные. После — означают величайшее его расположение. Которого у нас так и не было. Было другое — близость, оттого, что безусловно доверяешь. Близость, когда кажется, что чувствуешь его на расстоянии и удивительная нежность. Чем более неравный секс у нас был, чем больше в нем было жесткости, чем больше моих барьеров рушилось, тем острее я ощущала близость.
Из одежды — чулки. Скользит языком по шее, обводит языком сосок, прикусывает его. Выгибаюсь, запускаю пальцы в его волосы, перебираю их, жажду, чтобы он сразу без прелюдий, вошел в меня. Удивляется, сжимает грудь, больно выкручивает соски, чуть слышно всхлипываю от боли и от того, что хочется чуть сильнее. Отпускает соски, и тут же я чувствую внутри себя его палец. Мне хочется еще глубже, сильнее, жестче. Я насаживаюсь сама, сжимая мышцами, чтобы не отпустить, задержать. Присоединяется еще один палец, потом — третий. Это уже жестко и немного больно. Хочется другого — глубокого проникновения, долгого секса. Медленного, быстрого, нежного и жесткого. Вдруг — куда делся механический секс, где я способна думать о чем угодно, но не о том, что происходит сейчас между двумя людьми, между которыми нет обрывков воспоминаний. Есть только животная поглощающая страсть, невозможность оторваться, желание выпить до капли, растерзать, расцарапать спину в кровь, прижать и растворится.
Вытаскивает из меня пальцы, улыбается уголками губ и подносит их к моим губам. Мне не нужно объяснять — поднимаюсь и слизываю с его пальцев свои соки, прохожусь язычком между пальцами, прижимаю их к небу. Целую ладонь, посасываю его большой палец и легонько прикусываю ноготь. Еще раз — уже сильнее. Не отвожу глаз от него, наблюдаю. Недоумение в его глазах. Как же, покорная кошечка. Я вообще когда-нибудь была покорной? Хотя нет, была, конечно. Я ж не сумасшедшая, чтобы сражаться в-открытую с хищником, играя в его игры, на его территории. Но сопротивляться — это у меня в крови. «Какая ты дикая... кошка!» Пощечина обжигает мою щеку, другая, моя голова дергается. Не потому что сильно или больно, так хочется. Прикусываю еще раз и отпускаю нехотя, трусь щекой о его большую ладонь, ощущаю ее тепло и свое жгучее желание стать маленьким зверьком, чтобы зарыться в ней, укрыться, спрятаться, потому как это самое доброе, теплое, ласковое и безопасное место.
Убирает руку. Закрываю глаза и проваливаюсь в сладкую неизвестность. Лязг чего-то металлического, сгорая от любопытства, терпеливо жду, хочу почувствовать прежде, чем увижу. Узкая полоска кожи на своей шее, прикоснулась пальцами — ошейник с шипами, да, какой же еще ошейник может надеть он? Наклоняю голову, волосы рассыпаются по сторонам, приподнимаю, оголяя тонкую шею. Ошейник смыкается на ней. Впервые в жизни, не сильно, но чувствительно. Натягивает его рукой, слегка перекрывая доступ воздуха. Улыбаюсь — мне так нравится. Следом — наручники кожаные. Разве такие бывают? Ерунда, с моей точки зрения. Хочется настоящие стальные, и чтобы шпилькой не открыть. Цепь. Змеей обвивается вокруг щиколоток, стягивая их, щелчок карабина. Холодные бесчувственные звенья впиваются в кожу, чуть-чуть пошевелишься — сдвигаются с уже привычных мест и вгрызаются рядом, делая его своим. Цепь скользит выше и соединяется с цепочкой на наручниках, снова щелчок карабина. Нет, конечно, я не полностью
