отдаленно начинала напоминать худшее из платьев, пошитых за всю историю человечества. Зато гармонично смотрелись высокие валенки, натянутые на босые ноги за неимением другой обувки.Плакать ... хотелось сильнее, чем смеяться. Аглая и подумать не могла, чтобы в столь непотребном виде появиться перед мужчинами, кем бы они ни были. Расплетя косу и кое-как расчесав пятерней чуть подсохшие волосы, девица накинула на плечи овчинный полушубок и горестно присела на край лавки, затылком упираясь в бревенчатую стену, намереваясь дождаться спасителей из собственной усадьбы. За дверью велись едва слышные, негромкие разговоры, Аглая постепенно согревалась.Сонную голодную полудрему прервал скрип отворяющейся двери, Аглая испуганно вскинулась, плотнее запахнулась в теплый полушубок. — Мадмазель освободит спаленку уставшему бродяге? — веселый голос принадлежал усатому, и Аглая, поднявшись с насиженного места, под доверительно-негромкое, иронически-насмешливое «мадмазель, вы великолепны!» проскользнула в комнату, которую мысленно уже окрестила «гостиной». Тот, который с бородой, кажется, даже не заметив ее, протопал, тяжело скрипя половицами, мимо, притворил за собой дверь. Аглая, старательно делая вид, что ей не привыкать дефилировать перед мужчинами в исподних рубахах, с вынужденно независимым видом уселась за стол, потянула к себе горшок еще теплой картошки. Напротив нее устроился усатый, плеснул в стакан прозрачной, остро пахнущей жидкости. — Пей. — Короткий приказ, вовсе не шуточный. — Смелей, девка. Да со стола приберешь. Пол не забудь подмести... — Аглая от возмущения задохнулась вздохом, полыхнула глазами, яростно хлопнула ладошкой по столу, начиная подниматься. И снова плюхнулась на скамью, придавленная тяжелой мужской ладонью, опустившейся ей на плечо. — Почто смелая такая? — Словно бы удивился, поднимаясь и, пока Аглая суматошно оглядывалась в поисках хоть какой-нибудь вилки (уж проткнула бы негодяю живот, наверняка), оказался за ее плечом, рука его скользнула по спине девушки, жестко наматывая на руку опрометчиво распущенные волосы, болезненным рывком заставляя откинуть голову. Аглая и взвизгнуть не успела, как мужская рука (хорошо, что их всего две) больно разжала ей рот, и горло, гортань обожгло жидким огнем. Задохнулась, закашлялась, хватая ртом воздух, ничего не видя из-за слез, выплеснувшихся на глаза. — Это ж лекарство, дура! На вот. — Толкнул снова ее на лавку, совал в руку соленый огурец, садился рядом, посмеиваясь. — Ну, теплее стало? Откуда ж такие неженки берутся? — Аглая торопливо хрустела огурцом, утирая слезы, быстро дыша, прислушиваясь к теплу, растекающемуся внутри у сердца, ниже к животу. — Как зовут-то? — А... Гла... — Глашка? Дура ты, Глашка, это ж первое средство от простуды! Сколько по лесу-то шлялась? Опять у Матрены корова в лес убрела? — Аглая с трудом понимала, о чем он говорит, но на всякий случай кивала, а он снова совал ей в руку стакан, на дне которого плескалось прозрачная жидкость. — За знакомство значит, Глашка! — Аглае тоже немножко уже смешно стало, она фыркнула в рукав, потянулась за маринованным грибочком, чуть не опрокинула графинчик. — Корова ты неуклюжая, Глашка! — отвесил ей легкий подзатыльник, да проследил, чтобы выпила одним глотком. Аглая чуть не задохнулась, снова чуть не умерла, если по ощущениям, зато через несколько секунд жизнь заиграла новыми красками. — Согрелась ли, мадмазель Глашка? Согрелась, вижу... — Легко подхватил девушку себе на колени. Аглая, как ни странно, возражать не стала. Удобней, конечно, пусть и не... Не что? Немного неправильно, а, конечно, потому что жарко... Повела плечами, потянула с себя жарковатый полушубок.Теплая рука гладила через грубую ткань рубахи ее бедро, новая порция обжегшей нервы водки повлияла на слегка исказившееся
