убедила! — причём Аня во всю хохотала, глядя на моё расстроенное лицо, омраченноё воспоминаниями о сплошных курортных разочарованиях.
— Подруга еще называется! Молодец, смейся над моими телесными страданиями! — с притворной обидой сказала я.
— Ирка, да я тебе сочувствую, но не могу не смеяться над тем, КАК ты это рассказываешь, с каким видом! — и она опять засмеялась, глядя на то, как я скорчила очередную гримасу.
— В общем, Аня, моя жизнь наладилась только на обратном пути — в поезде, — решила я, наконец, перейти к главному, о чем мне не терпелось поведать подруге.
Я рассказала ей о своей приятной во всех смыслах поездке домой с прекрасным сексуальным попутчиком, который сжалился над несчастной жертвой курортных разочарований.
Выслушав с улыбкой мой подробный и крайне восторженный рассказ о моём альтруистическом спасителе, Аня начала делиться со мной своими впечатлениями от очередной поездки в Евпаторию. Как обычно, она поехала одна. Дело в том, что Аня крайне щепетильно относится к своей репутации порядочной и неприступной девушки в родном поселке, в этом похвальном стремлении ей очень помогают регулярные нотации строгих и уважаемых всеми мамы-начальницы и бабушки-учительницы, к которым она ездит из города почти каждые выходные. Но стоит ей оказаться вдали от дома, среди незнакомых людей, с которыми вряд ли когда-либо встретится, она превращается в раскрепощенную девицу, жаждущую максимально расширить свой сексуальный опыт. Кроме меня Аня никому больше не рассказывает про свои развратные приключения. Я же ее не только не осуждаю, но и прекрасно понимаю — сама далеко не ангел.
Но у нас есть важное различие, и в былые времена оно было основной причиной для многочисленных разногласий. Я, в отличие от Ани, выросла в огромном городе, где меня никто не знал, и, естественно, не слишком переживаю о том, что обо мне подумают и скажут люди. Главное для меня то, что я сама хочу. Хотя если узнаю, что обо мне плохо говорят, конечно, не очень приятно становится. Но я пытаюсь забыть об этом как можно быстрее, впредь стараясь держаться подальше от таких любителей позлословить и осудить.
Аня, как я понимаю, с одной стороны, осуждала моё безрассудство и отсутствие постоянного неусыпного контроля над любой ситуацией и своими желаниями, ведь моя подруга старалась «просчитать всё и всех на семь ходов вперед», не расслабляясь и всегда находясь в напряжении. Кстати, по этой же причине она никогда не пила ничего больше пол бокала легкого вина, опять же в отличие от меня. С другой стороны, она ужасно завидовала моей легкости, беззаботности, внутренней свободе и раскрепощенности в общении с людьми, не обремененной постоянными заботами о людской молве. Ведь ей хотелось делать всё то же самое, что и мне, отдавшись полностью своим желаниям. Но страх быть осужденной пресловутым общественным мнением, а особенно суровой матерью, сковывал её и отравлял жизнь.
Выход из этого ада Аня нашла следующий: раз в год уезжать летом на море одной (почему-то в одно и то же место) и периодически приезжать в гости ко мне — в город, где её никто не знал. Только там она могла расслабиться и самозабвенно отдаться выполнению своих самых заветных похотливых желаний. Ни город, где она училась (там всегда был шанс встретить в самый неподходящий момент кого-то из знакомых), ни, тем более, родной поселок, где её «знала каждая собака», для этих целей не подходили. Туда она снова возвращалась хорошей девочкой, образцовой дочерью, отличницей и старостой группы.
Короче говоря, это была очередная её курортная поездка — третья или четвертая. По словам Ани, в первые дни не было ничего выдающегося, кроме незначительной мимолётной интрижки с местным барменом. В общем, ничего особенного.
Самое интересное случилось на шестой день отдыха. Устав от пассивного лежания на пляже, Аня отправилась после обеда на прогулку
