людских криков, боев курантов с ТВ и мелькания одних и тех же «голубо-розовых» звезд поп-сцены. Не будет и той суматохи, с которой он провел встречу нынешнего года в одной из студенческих общаг Тбилиси, вместе с сокурсниками вначале чуть ли не галлонами лакая медицинский спирт, а после, в сем угаре, всю ночь якшаясь на скрипучих койках с прокуренными угрястыми студентками!
«Эх, надо было взять Леопольда с собой... — подумал Илья, о своем пухлом студенческом друге. — А то вполне возможно, сегодня мне вообще придется встречать Новый год одному».
Он опасался не без основания. Изольда Аслановна часто пропадала на банкетах целыми ночами напролет, и лишь под утро возвращалась с них в свое охотничье гнездышко. Возвращалась вся распаленная, подуставшая, но с блеском в глазах и несколькими сотнями тысяч свежих баксов в своей дорогой сумочке.
Он понимал, что у матери такая работа (ведь отец, когда ему ещё и не было десяти лет, с концами смотался куда-то в США), и что лишь благодаря ей он обучается в институте, носит модные вещи и вообще питается. Однако, будучи уже не маленьким, невольно впитывая в себя те слухи, что якобы мать получает гонорары не только от концертов, но и от своих многочисленных мафиозных любовников, он испытывал в своем сердце зачатки настоящей ревности. Ревности, увеличивающейся в нем вместе с его половой зрелостью.
Илья не раз ловил себя на той мысли, что ему очень симпатична собственная мать как женщина. Однако, это не вызвало в нем никаких смущений или терзаний. Воспитанный матерью, ему естественно нравилась и она, и остальные женщины зрелого возраста. К одной из таких, а именно Джулии Владимировне, которая являлась директрисой его института, он уже давно испытывал неразделенную любовь, смешенную с настоящей внутренней страстью. Эта армянка, наделенная милым моложавым кукольным личиком, неизменной златой косой на макушке, упругой широкой попкой да сногсшибательными ножками — просто сводила его с ума! В одних только сновидениях он наверно якшался с нею тысячу раз, сотни раз изливался белыми поллюциями в кровать, мыслил каждые десять минут, но в реале... В реале лишь трепетал возле неё у кафедры, видя её в привычных стильных светлых костюмах (с неизменно обтягивающими юбками-карандашами), и в ступоре уписанных восторгов, балдел от её нежно звучащего голоска, так сексуально завораживающего отзвуком металлической строгости!
И с этой Королевой Джулией (как её величали в общаге) во вкусах Ильи могла сравниться лишь только его мать Изольда — мать, благодаря известности которой, он все время чувствовал от преподавателей всякие поблажки в учебе, хоть и сам был далеко не дурак.
«Интересно как будет отмечать праздник Джулия? — подумал Илья, так и глядя на снег за окном. — Она бы очень подошла бы на роль Снегурочки...»
В миг представив «бальзаковскую» милашку-директрису в бело-голубом бархатном одеянии, да ещё и отпустившую свою златую косу из-под соответствующей шапочки, он почувствовал легкое возбуждение, прошедшее приятным теплом по его итак горячим юношеским сосудам.
Вместе с сим повеявшим бризом возбуждения, он вдруг подумал, что в этом есть какая-то насмешка судьбы. Ибо и прелестная Джулия Владимировна, и звездная красавица мать Изольда Аслановна — видные «вкусные» женщины, но при этом обе до сих пор разведенки! Не замужем! Да, пусть у директрисы есть вполне взрослая дочь Анжела, а у певуньи, он, молодой студент 2-го курса биологического факультета, но официальных мужей так больше и нет! Любовников да, массы! Но мужчин, своих мужчин так и нет! У таких красавиц, да в «самом соку» и нет!
Эта мысль всколыхнула в Илье уже некую волну негодования, которая, пройдясь по его телу, заурчала в животе и отдалась напрягом в мочевине — после произошедшего вино питья, он, наконец, ощутил, что хочет поссать.
С этим естественным чувством, он и направился в
