стянул лямки вперед на плечи, насколько смог. По-прежнему стоя сзади, погладил грудь, нежно сжал сосок пальцами.
— Мразь, — Марина снова дернулась. Маска оставляло главными на лице красивые, чувственные губы.
— Сорок семь, и на первый раз, ремнем, это действительно много. Заткнуть тебе рот?
Отошел на шаг назад, оглядывая работу: девушка стояла у батареи, прикованная за руки, с собачьим ошейником, и обнаженной, такой беззащитной спиной. Олег выдернул ремень из собственных брюк — за такие деньги не спадут, и вообще должны бы сниматься, надеваться, и чиститься по команде. Тщательно убрал с её спины рыжие р волосы.
— И последнее. Ты будешь считать удары, вслух и отчетливо. Понятно?
— Ещё чего, — голос у неё дрогнул.
— Или я считаю сам, но я не сойду с цифры «ноль». Намек ясен?
Нет, он умеет считать сам, и не увлечется настолько, чтобы сбиться, но она должна покориться. Пока же о послушании и речи не идет...
Он ударил без замаха, несильно, на пробу. Ему важно было понять, насколько правдива внешняя хрупкость, сколько она вынесет, определить болевой порог. Марина все равно вскрикнула, скорее всего, больше от неожиданности.
— Считаешь?
— Сука...
— Пятьдесят семь. Ты знаешь, что хлыстом за пятьдесят ударов можно полностью снять кожу со спины? Ладно, пробуем ещё раз.
Он ударил снова, опять несильно. Марина зашипела сквозь зубы. Кричать гордость не позволит? Посмотрим, насколько её хватит...
— Ноль.
Ещё удар. На спине зажглась полоса, потому что этот удар был сильнее.
— Ноль.
Кусает губы, сжимает кулаки, водит лопатками, пытаясь найти положение, в котором не больно. Он хлестнул ещё разок.
— Ноль.
— Один! — выкрикнула она. Мысленно, скорее всего, добавила ещё немало непечатного в его адрес, но сдержалась же. Олег улыбнулся:
— Хорошо, один.
Он ударил снова, сильнее. Марина замычала сквозь сжатые зубы, выдавила:
— Два...
Снова, и снова. Марина ещё пыталась не кричать, что для человека, не привыкшего к унижению и порке, очень сложно — Олег оценил упрямство. Он потихоньку бил все больнее, решив, однако, что в полную силу бить сегодня не будет, хотя ей об этом знать не надо. Дело не в силе, в конце концов, а счетчик она себе задрала слишком большой, он рассчитывал на семнадцать, максимум — двадцать семь.
К десятому удару она извивалась, голос дрожал и срывался, и Марина вскрикивала и дергалась от каждого удара. К двадцатому вся спина была красной и в отпечатках ремня, по коже скатывались капельки пота. На тридцатом она вместо цифры попыталась повернуть голову:
— Хватит, пожалуйста! Я не могу больше!
Решив дать ей отдышаться, Олег ответил:
— Обычно я достаточно хорошо знаю свою нижнюю, чтобы обходиться без стоп-слова. А ты заслужила все, что получаешь. Я же предупреждал про тариф.
— Я больше не буду...
— Не верю, Мариш. Люди в первый раз просят пощады куда раньше, чем подойдут к краю. И, кстати, когда обращаешься ко мне, добавляй «господин». Забудешь — будешь наказана. Поняла?
Пауза показала, что он совершенно правильно не поверил. Трудно упрямиться с завязанными глазами, прикованной, под ударами ремня, но у этой девушки с глазами ведьмы получается.
Олег погладил её живот, ласкающе сжал грудь. Соски отвердели. Выдохнул в ухо:
— Скажи, что поняла. Только скажи правильно, а то ударов осталось много.
— Поняла... господин, — выдавила она таким тоном, что все ядовитые змеи обзавидовались бы.
— Умница. Теперь считай дальше.
Олег снова хлестнул.
— Тридцать семь.
— Столько ты хочешь добавить?
— Тридцать один...
От ударов она дергалась, вскрикивала, стонала, извивалась всем телом, дыхание срывалось, и под конец Олег прощал, если она называла цифру недостаточно отчетливо. К пятидесятому удару он не делал пауз, и Марина, видимо, не заметила, что досчитала. Дыхание и стон слились, она вцепилась руками в батарею.
Олег погладил
