выражениях. Совсем как тогда, — хрипела она ему. Голос не слушался ее. — Стесняюсь... Еще как стесняюсь. Думаешь, одна ты умеешь стесняться?Он держал Леа, целуя кончиками губ ее лицо и глаза, будто не решался поцеловать ее всерьез. Леа висела у него на руках, глядя на него, — и вдруг улыбнулась ему.Улыбка была такой отчаянной, счастливой, ослепительной, перепуганной, набухшей слезами восторга, желания, страха и Бог знает чего еще, — что Рикко охнул и впился в ее губы. Вдруг рухнули все барьеры, и они с Леа сплелись в бешеный лижущийся ком, выплескивая наружу все, что томилось внутри. Игры закончились: Рикко нес Леа, извивающуюся, покусывающую и обнимающую его, в дом.Было уже темно, и он шел медленно, останавливаясь на каждом шагу и окунаясь в клокочущие ласки Леа... Потом — снова никто не понял, как это получилось, — Леа лежала на кровати Рикко, а тот стоял над ней на четвереньках и выцеловывал ей соски, глубоко вдавливая их в соленую плоть; потом он лизнул пунцовую ключицу, поднялся к шее — и проник языком в глубину уха, исторгнув из Леа гортанный вопль... — Какие сладкие... у тебя... уши... — шептал он, отвалившись, чтобы перевести дух. — Сладкие? Слаще, чем... — Сейчас проверим. Боже, как я хотел этого...Рикко сполз к ее ногам, нашел липкие складочки, ткнулся в них — и окунул язык в горячую глубину, до самой-самой плевы, пружинящей под его напором... — Нет... нет... вы что, сно... нет... ааа... аааа... ааааа... АААААААААААААООООУ! Оу! О! Оооо... — Ты кончаешь? — Не знааааааааю... Наверно... дааааааааа!... Дааааа... — Ты девственница? Ты! Секс-символ нового поколения, на которую кончают все юнцы планеты, — ты до сих пор девственница?! У тебя, что, нет парня? — Ааааа... Как же, целых три. Встречаюсь с ними по средам, пятницами и... — Заткнись. Тебе осталось ровно тридцать секунд. Запоминай, каково быть девственницей, — говорил ей Рикко, включая ночник. Леа вздрогнула. — Не... — Я хочу видеть твое лицо, — перебил ее Рикко, сбрасывая с себя тряпки. — Я хочу смотреть тебе в глаза, когда буду делать с тобой это, — бормотал он, раздвигая ей ноги. — Не бойся, моя Леа, трусливая нежная Леа. Ты возбуждена, как легион чертей, и тебе будет хорошо. Ну?..Он припал к ее рту, и они утонули в поцелуе, ритмично извиваясь гибкими телами. Член Рикко медленно, плавно входил в Леа, раздвигая плотные стенки ее влагалища.Леа ныла басом, вдруг прорезавшимся у нее, и Рикко шептал, нежно разъебывая клейкую мякоть: — Потерпи, девочка, потерпи... Ты уже не девочка, уже все... чувствуешь, как глубоко? Я ебу твою писечку, Леа, твою нежную девочку, и из нее вытечет немножечко крови... но зато она будет сладкая, сладкая, сладкая-сладкая, как ты, Леа, как твои губы, как твоя грудь, которая сводит меня с ума весь год... Аааа... Ааа, как хорошо! Леа, тебе хорошо, маленькая моя? — шептал он, облизывая ей лицо. — Помогай мне бедрышками, подмахивай мне... вот так... Сильней, сильней... не стесняйся! Сильней! Сильней! Сильней!!! — кричал он, потеряв терпение, и всаживался в Леа с размаху, шлепая яйцами по ее письке.Ее вой перешел в жалобный писк; она всхлипывала, вжимаясь в мягкую глубину постели, и выгибала кверху грудь, которую Рикко безжалостно месил и выкручивал, как тесто. — Ааа... Ааа... Ааа... — металась она, когда Рикко, обезумев от блаженства, вламывался в нее тараном, заливал горячим семенем и натягивал ее писю, как перчатку — до самой-самой щекотной глубины. «Она спела свою любовь, как мелодию» — вдруг вспомнилась ей дурацкая фраза из дурацкой рецензии — и тут же выпала прочь, исчезнув в ослепительном океане, который густо и жестоко залил ей тело; Леа маялась, кричала — и стекала в него по капельке, истаивая, растекаясь, растворяясь, умирая и рождаясь миллион раз...*** — ... Боже, Боже мой, Леа! Все-таки это произошло. Господи,
