Александр Николаевич, мне сказали вы готовы помочь нам с Юленькой. Мы нашли очень хорошую клинику, там очень высокие показатели выздоровления. Смотрю куда угодно, только не на него. Мне понравился мой тон, достаточно холодный и деловой. Удалось справиться с волнением и эмоции не проскользнули в слова.
— Саша, зови меня Саша, черт возьми, — он бесится, он повышает голос? Ему больно?! Моя маленькая победа. Нет, не дождешься. Ори сколько хочешь, бушуй, я никогда не назову тебя больше — Сашей. Никогда. Смотрю куда-то поверх его плеча на большое фото города в черно белых тонах. Странное дело это бешенство придает мне спокойствие. А может это просто желание мучить. Желание сделать ему больно, в ответ на ту боль, которую он причинил мне, хотя бы такими маленькими незначительными уколами. Продолжаю в том же тоне:
— Александр Николаевич, Юленьке там помогут. Мы уже беседовали с врачом, он настроен весьма оптимистично. Говорит организм молодой, должен справиться.
— Упёртая! Какая ты упёртая! Если бы ты знала, как бесит в тебе эта упертость!
И хоть я вздрогнула, от его ора, но глаз от картины не отвела и продолжила так же холодно и деловито.
— Там очень хорошие психотерапевты. Как сказал врач, главная проблема Юли, в расшатанных из-за неудачного брака нервах, — не смогла удержаться от этого явного выпада в его сторону.
— Твоя Юлька конченный человек, потому, что в ней уже давно не осталось ничего человеческого.
Все-таки посмотрела на него, все-таки выбесил меня.
— Да, как ты смеешь — процедила я сквозь сжатые, от подступающей волны злобы, зубы.
— Я говорю правду, сегодня я буду говорить только правду.
— Тогда я тоже скажу тебе правду. Это ты — прежде всего ты, превратил ее в нечеловека.
— Конечно я, милая, конечно я, если так тебе легче принять действительность.
Его «милая», вызвало у меня новую волну ярости. А точнее тон, с которым это было произнесено, снисходительно, так словно он говорит с маленькой девочкой, девочкой которую сильно-сильно любят и не хотят обидеть. Нет, не дождется он моей злости, не дождется он моей ярости, ничего он от меня не дождется.
— Александр Николаевич, давайте закончим этот ни к чему не ведущий разговор. Если вы готовы нам помочь, и дать деньги на лечение вашей бывшей жены, — выделила голосом, — То думаю пора приступить к заверениям, что все понесённые вами расходы, я обязательно компенсирую. Про себя добавила «в кровь расшибусь, но компенсирую».
— Для неё я не дам и копейки. Но ты, Танюша, можешь просить сколько захочешь. Есть, правда, одно маленькое условие.
— Какое условие, в разговоре с мамой вы не упоминали о каких либо дополнительных условиях?
— Маленькое. Сегодняшнюю ночь ты проведешь здесь со мной.
Я клялась не смотреть на него, но он не просто взбесил, его наглость не знает границ. Смотрю прямо в серые глаза, про которые говорят, что они холодные, но сейчас в них столько страсти, столько жара. Ах, как же я тебя ненавижу, ах, как же я себя ненавижу, потому что не могу, слишком слаба, чтобы не плавиться.
— Это подло, слишком подло, даже для тебя. Я лучше умру, слышишь, лучше умру. Поворачиваюсь, делаю несколько шагов отделяющих меня от двери, дергаю ручку. Она не поддается. Дергаю сильней. Закрыто, дверь закрыта.
— Я приказал охраннику закрыть нас, кстати в здании вообще больше никого нет. Так что, так или иначе, тебе все же придётся провести сегодняшнюю ночь со мной.
— Тыыыыыыыыыыыыыы... я шиплю, как змея, — Тыыыыыыыыыыыыыы, мерзкий гадкий человечишка. Немедленно, слышишь, немедленно открой дверь, — перехожу на крик,
— Немедленно открой дверь!!!
— Даже если бы захотел, у меня нет ключа.
Смотрю на окно, Саша поймал мой взгляд,
— Без глупостей, Танечка, 6 этаж.
Телефон, у меня есть мобильный телефон, надо позвонить маме или вызвать полицию, пытаюсь набрать номер.
— И это не пройдет Таня, тут блокируются радио
