ничего не чувствует?
Но, наверное, в конце концов, она всё же что-то почувствовала. Как-то замерла сразу вся. Конечно, я, холодея сердцем, торопливо убираю ладони с её груди и трусиков, на более безопасные участки её тела.
— Я устала, — говорит мне мама. Но в голосе, вроде, нет злых или недовольных ноток.
С великой неохотой опускаю её со своих рук. Теперь она стоит рядом со мной. Вода тут едва достаёт ей до груди. Хоть и темно, но хорошо видно, что её левая грудь действительно обнажена. Выскочила всё-таки из лифчика. Я отчётливо вижу большой коричневый сосок. Мама что-то не очень-то спешит убрать грудь на место. Может, просто не замечает? А я смотрю не отрываясь. Когда я ещё увижу мамкину голую сиську?! Да, довольно приличная дынька, по размеру. Сверху бронзовая, загорелая, а там где купальник закрывает кожу от солнца, там молочно-белая. Маленький бледно — коричневый ореол вокруг соска.
А мама повернулась и пошла, уже на ходу заправляя выпавшую грудь. Я так и не понял, когда она это заметила. Что называется, и бровью не повела. Просто спокойно поправила лифчик купальника и всё.
Я последовал за мамой лишь спустя некоторое время. Очень хотелось извлечь своё возбуждённое естество из тесных плавок и прямо тут в воде начать мастурбировать, чтобы хоть как-то снять накатившее сексуальное напряжение. Но, конечно, я не решился.
На галечном берегу мой костёр ещё горел. Я улёгся, предусмотрительно вниз животом, прямо на тёплые, нагретые за жаркий день, голыши. Но сначала подкинул в огонь пару деревяшек. Таких деревяшек тут по берегу валялось уйма.
С моря дул лёгкий бриз. Было уже темно.
На маме был одет красный раздельный купальник. Мама его очень любила и часто надевала его. Мне он тоже очень нравился. В ней мама выглядела очень сексуально, ну, просто непереносимо аппетитно и вкусно. Купальник плохо скрывали большие мамины груди, которые, выпирали из чашечек лифчика. Да и трусики ей тоже очень шли. Сзади одни веревочки, спереди маленький треугольник, являя взору и мамины большие аккуратные ягодицы и красивые бёдра. Да, и вообще, фигура у неё, хоть немного уже полноватая, но стройная, красивая, ладная с изящной талией, грудью 3 размера, пышной попкой и бёдрами и соблазнительными ножками, очень привлекательной формы. Её очаровательное, зрелое лицо с ума сводило своей вкусностью, очарованием и красотой. Было в ней что-то... Какая-то своя изюминка. То ли дело было в мягком добром лице, то ли в длинной густой русой косе. Но то, что называется истинно русская женская красота, — вот это было про маму.
Многие мужики западали на маму с первого взгляда. Батя ревновал, бывало. Но зря. Если бы у мамы что-то было бы на стороне я бы знал. Но мама не такая. К тому же мы жили в небольшом городе, населением чуть больше ста тысяч, в Белгородской области, где все друг друга знали и всё друг о друге знали. Мама работала уже больше пятнадцати лет учителем литературы и русского языка в городской гимназии. И нисколечко не сомневаюсь, что в верности отцу она себя блюла всю свою жизнь.
Она у меня вообще очень благонравная и строгих взглядов. Одним словом училка.
Впрочем, батя-то ревновал, скорее всего по своей натуре. В отличие от мамы, он у меня был не интеллигентного покроя. Работал отец дальнобойщиком. Вообще, как про него говорили, был он водилой и механиком от бога. Так, что большую часть своей жизни он проводил в дороге, гоняя аж до Магадана. Работал он на своей фуре, и не какой-нибудь, а на многотоннике-американце и вообще, зарабатывал он очень хорошо. Во всяком случае, в нашем городе жили мы получше многих. Вот за батей-то, в отличие от мамы, грешков водилось много. Его даже мама ловила пару раз на изменах, но в конце концов прощала, не хотела разрушать семью, да и всё-таки любила она его.
Мама медленно потягивалась перед костром, подобно кошке, и я при свете от огня вновь исподволь ощупал её сочное зрелое тело
