Дверь в конюшню хлопнула, впустив ещё кого-то.
— Перестань реветь, — передо мной стояла маленькая худенькая девушка, почти девочка. Кроме крошечного передника, едва прикрывающего её маленькую грудь, на ней ничего не было.
Она отстегнула цепочку от кольца в стене и дёрнула на себя:
— Пошли со мной, Ромашка.
Я, плохо соображая, что делаю, поднялась на ноги и послушно последовала за ней. Она вела меня на поводке через всю конюшню мимо десятков провожающих нас взглядом женщин, стоящих в стойлах. Я, вообще-то, девушка крупная, но сейчас покорно шла за этим почти ребёнком, не переставая плакать.
— Хочу в туалет, — попросила я, когда закрылась за нами дверь. Она молча провела меня по коридору и толкнула ещё одну дверь. Это был туалет.
— Садись, — пропустила она меня вперёд.
— Может, выйдешь? — подняла я на неё глаза.
— Ещё чего! — грубо дёрнула она за цепочку. Ошейник надавил на горло так, что перехватило дыхание. Мне пришлось сесть и, отвернувшись от стыда, делать всё при ней.
— Ну что, всё? — потянула она за поводок. Мы опять пошли по коридору.
— Куда мы идём? — спросила я.
— В душ, Ромашка. Умываться, — не оборачиваясь, ответила она.
— Почему ты называешь меня Ромашкой, — я едва поспевала за ней.
— Марго сказала, что когда тебя объезжали, ты расцвела, как ромашка. Вот и решили назвать тебя Ромашкой, — улыбнулась она. Мы вошли в отделанное белым кафелем помещение.
Она долго возилась, пока не сняла с меня ошейник. Я замерла в нерешительности, не понимая, что мне делать. Но она, нисколько не обращая внимания на мою растерянность, деловито подняла мне руки, пристегнула их кольцам, свисающим с потолка, развязала у себя на спине узел, стащила через голову передник и повесила его вместе с моим ошейником на крючок, оставшись, как и я, голой.
Она была худенькой, как тростиночка. Её маленькие груди острыми сосочками смешно торчали в разные стороны. Её лобок был тоже чисто выбрит, но колечка в клиторе не было.
— Меня зовут Улана. Я — твоя наездница, — замерла она на минуту, как бы заново рассматривая меня всю.
— Как это, наездница? — не поняла я.
— Потом узнаешь, — отмахнулась она и включила душ. Тёплый дождик, упавший сверху, показался раем после пережитого сегодня кошмара.
Она взяла с полки флакон с шампунем, выдавила душистую жидкость и намылила мне голову. Я зажмурилась. А она мыла мне волосы, как ребёнку тёрла своими тёплыми ладонями моё лицо. Потом мягкой мочалкой из губки намылила меня всю от шеи до пяток, смывая пену душем. Её маленькие руки скользили по всему моему телу. Потискав и слегка подбросив мои тяжёлые груди, как бы взвешивая, её тонкие пальчики долго и нежно мяли мне соски, пока, не оставив их, заскользили вниз. Она тщательно подмывала меня и спереди и сзади, когда я почувствовала, что её пальчики проникают в меня немного глубже, чем это необходимо. Я, как бы, очнулась от забытья и с силой сжала ноги.
— Не надо, Ромашка. Тебе нельзя быть строптивой, — она нежно гладила меня по животу, спускаясь к лобку и, словно невзначай, задевая колечко, вставленное в мой клитор. Не помогали никакие усилия над собой. Хотя сегодня уже много пережила и сильно устала, я чувствовала, что становлюсь влажной уже не только от душа. Я не могла больше противиться. Тихо застонала, расслабилась и медленно сама широко раздвинула ноги.
В то же мгновение её маленькая ручка стремительно погрузилась в меня очень глубоко. Я вздрогнула всем телом и закричала. А её пальчики все одновременно задвигались во мне. Это продолжалось, пока меня всю не заколотило от мощных волн оргазма.
... Она поливала меня из душа совсем обессиленную, повисшую на руках, пристёгнутых к кольцам. А когда выключила воду, стала нежно растирать огромным махровым полотенцем. Расчесала мне волосы и долго сушила их феном.
— Будешь послушной? — под конец, погладив меня по щеке, спросила Улана. Я кивнула
