Мы с женой в страшном волнении зашли в кабинет.
— Присаживайтесь, — пожилой доктор взглянул на нас поверх очков и указал рукой на стулья вдоль стены.
Я по его глазам пытался понять, насколько все серьезно, а жена спросила сразу:
— Что с нашей дочерью?
— Успокойтесь. Ничего такого, что нельзя было бы вылечить.
— Да не тяните же!, — воскликнула Лариса, нервно заламывая руки.
— У Анастасии очень редкое заболевание. Поэтому диагностика заняла так много времени...
— И стоила таких денег, видимо!, — вставил я, вспомнив, что на это ушли все наши сбережения.
— Ты можешь замолчать?!, — накинулась жена, — При чем тут деньги, если это — наша единственная дочь!!!
Эскулап выдержал паузу и, поняв, что на этом короткая семейная перепалка завершилась, продолжил:
— Я, лично, с подобным сталкиваюсь впервые. И если бы не помощь моего старого приятеля, который сейчас работает в одной из лучших клиник Израиля, не знаю: получилось бы вообще поставить верный диагноз. Так вот... В организме Анастасии не хватает одного гормона. Название у него очень сложное, и ничего вам не скажет. В любом случае — все записано вот здесь, — он показал нам заполненный бланк, лежащий на столе.
— И что делать?, — торопливо выпалила Лариса.
— Восполнить его запасы, но... тут есть одна проблема. Синтез этого гормона чрезвычайно сложен. Этот процесс налажен лишь в одной единственной лаборатории в США и больше нигде в мире. Поэтому и лекарство очень дорогое.
— Сколько?, — обреченно поинтересовался я.
— Блистер на 10 капсул стоит около полутора тысяч. Его хватает на 5 дней. А курс лечения необходимо продолжать... в общем постоянно.
— Это... 50 тысяч рублей в месяц?, — быстро подсчитала жена и облегченно вздохнула, — Думаю, что мы сможем себе это позволить. Мы хорошо зарабатываем, хотя и придется сильно ужаться в расходах.
Доктор почесал нос и виновато ответил:
— Я не сказал? Полторы тысячи долларов.
Лариса уронила голову на колени, а я вслух выматерился. Но потом взял себя в руки.
— В обычный полис, как я думаю, эта болезнь не входит, так?
— Нет.
— Но должны же быть какие-то госпрограммы для такого диагноза?!
— Увы. Этого заболевания даже нет в реестре Минздрава.
— То есть... выхода нет? Потому что мы при всем желании не сможем поднять такие расходы.
— Я это понимаю. Потому и пригласил вас обоих. Выход есть. Но проблема тут очень деликатная.
— Говорите! Мы на все согласны!!! , — оживилась супруга.
— Скажите, у вашей Анастасии есть молодой человек?
— Пока нет... Но какое это имеет значение?
— Прямое. Я сейчас буду говорить очень неприятные для вашего уха вещи. Они могут даже показаться вам дикими. Но прошу понять меня правильно.
— Мы слушаем.
— Дело в том, что этот гормон содержится в некоторых физиологических жидкостях любого человека. В незначительных количествах он есть в моче. Но наибольшая его концентрация — в мужском эякуляте.
— Это в сперме что ли?, — уточнила жена.
— Именно. Поэтому я и спросил про молодого человека. Если бы у Анастасии была возможность делать ему минет 2—3 раза в день, она смогла бы получать этот гормон в необходимом для совершенно нормальной жизни количестве.
— А почему обязательно минет?, — покраснев поинтересовалась супруга, — Разве нельзя... ну в стаканчик там или еще как?
— В том-то и дело! Гормон в семени очень нестойкий. От соприкосновения с кислородом он распадается за считанные секунды. И сохранить его в изначальном виде любым другим способом, увы, невозможно. В той лаборатории, про которую я говорил, материал у доноров берут в специальной стерильной камере, наполненной инертным газом. А перед сдачей, кроме того, доноры проходят очень сложную процедуру: чтобы ни на руках, ни на теле, ни на пенисе, ни даже внутри мочевыводящего канала пениса не было никаких посторонних примесей. Потому и цена столь высокая.
— А моча?, — спросил я,
