выросшая в деревне, не знала этого, как не знала и того, на что обрекает Пеппу.
На ее беду, у стен всегда есть уши. Не прошло и часа, как за Пеппой пришли стражники.
В темнице Пеппа, измученная пытками, показала, что к сношениям с нечистым ее склонила Микаэла. Напрасно дон Сезар молил стражников, напрасно хватался за шпагу: Микаэлу забрали в тот же день, посадив в одну камеру с Пеппой.
Следующие две недели дон Сезар провел в изнурительных попытках спасти девушек. Он оббивал пороги инквизиции, пытался организовать побег, сошелся с бандитами (которые без лишних сантиментов ограбили его). Все это принесло не слишком много пользы, потому что дон Сезар никогда ничего не организовывал и не знал, как это делается.
Конечно, их приговорили к смерти. Инквизитор Кадиса был сладострастно жесток и самолично приказал сварить двух ведьм на медленном огне.
В день казни Микаэлу и Пеппу, обнаженных, покрытых ссадинами и синяками, приковали к огромному котлу, подвешенному над вязанкой дров.
Дон Сезар был в толпе. Белый, как мел, он смотрел, как разводят огонь, как обезумевшие Микаэла с Пеппой, чувствуя нагревание дна, проклинают друг друга... Когда пошел пар, они обнялись, сплющив истерзанные груди, и стали просить друг у друга прощения. Покаянные слова мешались с криками, которые нарастали с тем, как закипала вода, и наконец переросли в единый душераздирающий вой. Хватая воздух пересохшим ртом, дон Сезар смотрел, как багровые тела, бывшие Пеппой и Микаэлой, бьются в смертных корчах, разбрызгивая кипяток, и изрыгают хрипы, от которых все его волосы побелели, как у старика...
Придя в себя, он хотел найти их тела, чтобы похоронить по католическому обряду. Но оказалось, что куски разваренного мяса, в которые превратились его возлюбленные, были отданы собакам, бродившим, облизываясь, до самого вечера по пласа Канделярия. Они не оставили даже костей.
Убедившись в этом, дон Сезар пронзил себя шпагой.
Сделал он это не слишком удачно, и еще три часа после того истекал кровью...
***
Очнувшись, дон Сезар глядел какое-то время перед собой, как статуя.
Затем повернулся к Пеппе, к Микаэле и обхватил их, как детей, сжав до хруста.
Девушки, ничего не понимавшие, гладили его по спине и по голове, а он обнимал их, раскачивался, как старик, и скулил Пеппе в грудь.
Затем он оглянулся.
— Постойте, — сказал он. — Почему тогда мы все живы?
— А почему ты думаешь, что вы живы? — спросил его незнакомец.
Дон Сезар молчал, прижимая к себе девушек.
— Мы мертвы? — спросил он. — Мы... в раю?
— Представления людей о том, что их ждет после смерти, увы, не слишком верно отражают природу вещей, — сказал незнакомец. — Она гораздо сложней, чем то, что можно назвать словами «рай», «ад» или какими-нибудь другими. Ближе всего, пожалуй, то, что вы привыкли обозначать словом «чистилище», — хотя и оно, по сути, ложно.
— Почему Пеппа с Микаэлой все забыли, а я... тоже забыл, но все равно что-то помню? Почему они не ревнуют друг друга ко мне?
— По разным причинам. Во-первых, они женщины. Такова их природа. Женщина гармонична, и если ей хорошо — она не озабочена изысканием того, чего у нее нет. У мужчины иная природа: всюду, где бы он ни был, он хочет забраться выше и получить больше, что бы это ни было — золото или знания. Кроме того, Пеппа и Микаэла искупили грехи мукой и покаянием. За свою ревность они расплатились сполна. Ты же прибавил к имеющимся грехам новый — грех самоубийства. Поэтому ты долго, долго (слово «долго» не выражает того, что я имею в виду, но другие слова подходят сюда еще меньше) — долго будешь помнить то, что сделал, — но не до конца помнить, а лишь столько, сколько выдержит твоя душа. Когда она окрепнет, и ты сможешь правильно усвоить свою память, как здоровый желудок правильно усваивает пищу — тогда... но это будет нескоро. До тех пор же ты будешь вечно мучиться тем, что не помнишь всего, будешь вечно
