несколько месяцев и у Хюрем, ее возраст я узнал, но промолчу, тоже округлился и начал расти животик, Хатум опять успокоила объяснив, что ее муж сестру объявил своей женой, так что проблем нет, главное в нашем деле, по прежнему — продукты.
Сестры приходили реже, в основном вдвоем. Была уже зима, холодно. Ебал я чаще младшею, у нее срок был поменьше. Солдаты мне сварили тележку с колесиками от медицинской тележки и *моим афганочкам* стало легче.
Подходил срок окончания моего пребывания в Афганистане. Хюрем и Хатум для меня были уже родными, женами, они носили под сердцем моих детей которых мне никогда не увидеть. Когда я им объяснил, что скоро уезжаю, их глаза выражали мучительную тоску они плакали навзрыд, я не мог сдерживать своих слез.
Подошел день моего отъезда, как сейчас помню момент расставания. Провожая их в последний раз у КПП слезы текли по моим щекам, я едва сдерживал рыдания, мои милые Хатум и Хюрем плача и постоянно оглядываясь, катили тележку сделанную солдатами, которые молча стояли невдалеке вместе с дежурным офицером старлеем Колей, он пообещал им помогать, наблюдая за происходящим и никто не посмел подъебывать.
Прошло почти три десятилетия, а меня все не покидает щемяще-тоскливое чувство выполненного интернационального долга.
