— Ну так как? Слабо?
— Не слабо, не слабо. Заткнись!
— Ну так и топай!
— Ну так и топаю...
Иду к соседней палатке.
Девчонка куда-то делась, и это было совсем плохо... нет, вот она, выходит из палатки с баллоном воды.
Я притормозил, но в спину воткнулись насмешливые взгляды. Губы чертыхнулись, ноги сами двинулись дальше...
Ситуация была почти безнадежной. Верней, даже без всякого «почти». А жаль. Охренеть как жаль, так тебя расперетак. Девочка-то — ну просто ах.
Такие попадаются редко, как самый большой, самый сочный, самый-пресамый персиковый персик — один на весь сад, или даже на все село. Когда личико девчачье, как у мультяшной белочки или бурундучка, а тело уже огого, хоть бери и жри его, как торт. Буфера не влазят в купальник, бедрышки кувшином, и узенькая полоска ткани на них — вот-вот лопнет, такие крепенькие и матерые. Ходит в стрингах, сверкает половинками, и сиськи торчат на полметра, и все вроде прилично, все так и надо... Кожа глянцевая, как вода на закате. А мордочка-то хоть и детская, а масляная, с чертинкой. И глазки черные, невинные... Видно, что еще ничего не опробовано в жизни, а все равно внутри сидит Ева. Такая себе маленькая, пушистая Евочка-лапочка, мой ласковый и нежный зверь...
Блин, дернул же дьявол за язык! Расхвастался перед пацанами: такой, мол, я супер-пупер-Казанова... И вот результат. Абсолютно безнадежная партия: девчонка со всей семейкой — мама, папа, дяди, тети, куча малышни, которую она же и нянчит...
Но деваться некуда.
— Здрасьте, люди добрые! — кричу, подходя к палатке. — Приятного вам аппетита!
Весь семейный люд как раз чавкает: поляна, огурчики-помидорчики, шашлычок... И она. Уже не в бикини — прикрылась блузкой-шортами...
— И тебе не хворать, — отзываются мне.
— Разрешите обратиться, — ору, как дурак. А что мне делать?
— Вольно, казак! Мы же не в армии, — говорит ее папаша с набитым ртом. — Рапортуй по-граждански.
— Есть по-граждански! Разрешите познакомиться с вашей дочерью!
Девчонка подавилась шашлыком.
Семейка зашумела. Не сердито — скорей удивленно.
(«Спокойно... Наглость города берет... «)
Мне нечего терять — знаю, что ни хрена не выгорит, и наглею так, что самому смешно. В случае чего удеру, думаю, папаша жирный, навряд ли быстро бегает...
— Это с какой же? С этой, что ли? С Ксюхой? — папаша поднимает на руки двухлетнюю клопиху.
— Никак нет! С той, которая покрупнее, — кричу. И улыбаюсь, как псих.
— Ооооо!... Ева, ты его знаешь?
(«Ева? Однако!... «)
— Неее, — тянет она, красная, как помидор.
— Так точно, — кричу, — не знает. Это и подразумевает моя формулировка: «познакомиться».
— Во как излагаешь!
— Конечно! Понимаете, обидно, что мы, такие редкие экземпляры, до сих пор незнакомы...
— Ого! Понимаем-понимаем... Люди, вы видели когда-нибудь такого нахала? Вот уж действительно «экземпляр». И что скажет, ээээ... моя дочь?
— Нееееее! — визжит Ева, зыркая черными глазами.
— А по-моему, такая наглость достойна или хорошей взбучки, или хорошей награды. Что скажешь? Человек, можно сказать, подвиг совершил. Накостылять ему по шее — или познакомить вас?
(«Кажись, надо делать ноги... Иначе это будет последний подвиг... «)
— Накостыляяяяять!
— Ага. Ну, раз так — ты меня знаешь. Я сделаю так, как всегда делаешь ты. То есть наоборот. Давай, дочь моя родная, иди знакомься, да не подведи старого отца.
— Неееееееее!!!
— Иди-иди! — шлепнул он ее. — Иди развейся! Пройдись, покусай его как следует, постервозничай, как ты умеешь... Повезло тебе, нахал! — поворачивается он ко мне. — ПОКА повезло. Хотя не исключено, что через две минуты ты изменишь свое мнение... Давай-давай! — подпихнул он Еву, и та наконец вскочила с надутым видом.
***
— Ну? И что мы будем делать?
— Мы?..
Я все еще не верил, что она стоит рядом со мной.
— Ну да. Мы.
— Мы... сейчас... будем... гулять!
— Где?
— Прямо здесь. И... знакомиться. Тебя как
