безудержными слезами. Он терпеливо ждал, пока я успокоюсь.
— Ты можешь хотя бы меня поцеловать?
Я с упреком и отчаянием уставилась на него, ища в его движениях былую страсть, но тщетно. Он был напряжен, раздражен, зол, возможно, вымотан, ... но все же видно было по всей его позе, что он не собирался наброситься на меня со страстными поцелуями, которых мне так не хватало все это долгое, безумно долгое, нереально долгое время. Он повернулся, только мельком взглянув на мое лицо, протянул руку и прижал к моей щеке. Я потерлась о его ладонь, закрыв от блаженства глаза и чувствуя как ко мне приближается его пышущее жаром лицо. Я приоткрыла рот навстречу его поцелую, но вместо поцелуя в губы, он только сухо коснулся губами моей щеки, прижался к ней своей щекой, крепко обхватив меня за шею, и долго вдыхал запах моих волос и шеи, уткнувшись носом мне в ухо. Его близость просто дурманила меня. Эта темнота вокруг, тихо падающий за окнами снег, потрескивания остывающего автомобиля, запах меха и зимы, звук и тепло его дыхания. В какие-то доли секунды мне казалось, что большего счастья нам и не надо. Я слегка двинула головой, чтобы поцеловать его шею, но он резко меня отстранил.
— Ты понимаешь, что этого делать нельзя, Марина? — спросил он со злобным отчаянием в голосе.
— Это ты теперь мне говоришь?! — взорвалась вдруг я праведным гневом, — Теперь? После всего, что было? После всего, что ты со мной сделал?
— Я с тобой сделал?! — он просто побелел от возмущения, — А что со мной делала ты? Все-таки я тебя не насиловал, насколько я помню! И что ты делала сегодня с этим козлиной?
— Что? — меня вдруг разобрал досадный смешок, — Значит, ты ревнуешь?
— Ревную? С какой стати! Но ты, кажется, очень волновалась, что я пойду на каток с какой-нибудь девушкой, а сама тем временем... , — он не договорил, весь взбешенный до исступления.
— А что я должна была делать? — искренне недоумевала я, — Мы же не можем ходить вместе, обнявшись, как парень с девушкой! — выпалила я, не подумав, и это было моей роковой ошибкой.
— Вот! — воскликнул он самодовольно, — Вот! Вот именно! Мы не можем! И мы нигде и никогда не сможем на людях проявлять свои чувства! Ты этого хочешь? Хочешь всю жизнь прятаться и бояться, а потом когда-нибудь потерять бдительность?
— Я... Я только тебя хочу, — мой голос снова ослаб и задрожал, — А как насчет Питера? Может, мы могли бы бывать там вместе?
— Питер — не Сахара! Я не могу выдавать там тебя за свою любовницу перед своими друзьями и коллегами, потому что правда когда-нибудь раскроется, и тогда нам несдобровать! Особенно мне! Ты это понимаешь?
— О чем же ты тогда думал, когда делал со мной все эти вещи?!
— О том, что хочу тебя! Поняла?! — почти с ненавистью выпалил он, — И больше ни о чем!
Я залилась краской, снова живо вспомнив, что между нами было.
— Митя, нас сейчас никто не видит. Безопасные места можно найти всегда.
— Ты что, идиотка совсем?! — он так взорвался негодованием и злобой, что чуть ли не подпрыгнул на месте, со всего маху стукнув в руль, — Хочешь тайком трахаться в тачках и закоулках с родным братом, а на людях корчить из себя милую порядочную девочку, кокетничать с другими парнями и устраивать периодически сцены из-за моих девушек?
Наверное, это было последней каплей. Мое сердце так рвалось от боли, что я даже плакать уже не могла, с трудом борясь с дыханием. Такого незаслуженного оскорбления я просто не могла перенести и только сдавленно, сухо, холодно прошипела:
— Отвези меня домой немедленно!
Он еще раз злобно ударил в руль, завел машину и рванул с такой скоростью, что автомобиль совершенно потерял сцепление с дорогой, и нас сильно занесло. Он с трудом справился с управлением, сбавил обороты и покатил дальше по шоссе в сторону нашего поселка.
Когда мы зашли в дом, мама по нашим мрачным минам сразу догадалась, что что-то случилось. Я собиралась было
