видит в Неле никакой угрозы и всем придется смириться с её существованием. И добавил, что он так хочет. Мать завела было про «шалаву, которая его опоила чем-то», но он весело рассмеялся. У него теперь часто бывало хорошее настроение, особенно после возвращения от неё, бывшей «снегурочки».
Быстро пронюхав про его посещения Нели, заволновалась Лариса, заподозрив возвращение интимного интереса к той. Любовницу он успокоил и постарался разубедить, чтоб она раньше времени не нарушила его планов. Контроль за расходами той, пригляд за квартирой, ну, чтоб мужиков не водила — такое объяснение показалось женщине разумным. И хотя время от времени сожительница пыталась завести песню «может её того, прогнать», мужчина резко ставил её на место: «не твое дело, сами разберёмся». Подкрепляя свои аргументы мощным постельным доводом, особенно при невозможности реализовать любовные фантазии с Нелей. Внешне все успокоились, что устраивало Виктора, навещавшего девушку всё чаще под ... разными предлогами.
Она привыкала к нему и, кажется, даже испытывала нечто вроде благодарности за разнообразную помощь. Они вместе гуляли и ездили за покупками, хотя девушка поначалу сопротивлялась такому значительному его участию в их с ребёнком жизни. Шагая рядом с ним, везущим коляску, она часто искоса недоверчиво посматривала на него. Не доверяет — догадывался он и старался обратить в шутку её мнимые подозрения. Она никак не реагировала на юмор, по-видимому, разучилась или не желала. Держалась с ним чопорно, как тогда, в период его ухаживания. Намыливая малыша, лежащего в ванной на его широких ладонях, она не испытывала сентиментальности, скорее, отчуждённую, безликую признательность. Она ничего не могла с собой поделать, со своей, никуда не девшейся настороженностью к мужчине, однажды обманувшему её.
Она вновь и вновь пыталась объясниться с ним, вежливо отклоняя его поддержку, напоминая про мать и Ларису. Но те не беспокоили её, опасаясь гнева Виктора. А он все навещал и навещал её с малышом, таская бесчисленные продукты, игрушки, товары для дома, безустанно предлагая свою помощь, и даже навязывая её без просьб. Настал момент, когда она смирилась и перестала задавать ему один и тот же вопрос — «зачем ты здесь?». И он похвалил себя за настойчивость, граничащую с навязчивостью, давшую свои положительные плоды, несмотря на своё неприятие ребенка и всего, что с ним связано. Ибо как она не могла заставить себя быть приветливой с ним, так и он не смог привыкнуть к малышу, видя в нем помеху и угрозу.
Неля с мальчиком заболели. Немного за ними ухаживали родители, но работа обоих не давала возможности долго находиться при ней. Виктор зашёл вечером и, не желая слушать постоянный плач младенца, ретировался на кухню, пообещав что-нибудь сообразить на плите. Стараясь не шуметь, он заглянул в темную комнату: больные лежали рядышком на большой кровати и мирно дремали. Он встал над ней: беззащитный вид нездоровой девушки, с разметавшимися по подушке волосами и трогательно поджатыми голыми коленками, привычно поднял в нем волну желания.
— Все хватит! — внезапно решил он, расстегивая одежду. — Надоели эти дочки-матери! Она поймет... Не зря же он здесь за бесплатную няньку...
Он тихо лег рядом и, склонившись, поцеловал её. Она улыбнулась во сне, прошептала имя из прошлого и вскинула руки ему на плечи. От звуков имени, которое уже полагалось забыть, его передернуло, но не остановило. Он навалился на неё, и она открыла глаза. Все произошло так, как он давно уже представлял себе: её тонкие, заломленные вверх и удерживаемые им руки, запрокинутое лицо, отчаянно дергающееся под ним слабое тело, скомканная одежда... У неё не было шанса вырваться: рядом мирно сопел малыш, и она боялась столкнуть его на пол. Она сдавленно шептала ему мольбы, потом проклятия, била кулачками по спине и плечам, но он упорно вдавливал её в постель,
