Эту еще не расплывшуюся тогда блядь я увидел в нашем офисном лифте, когда еще был молодой и худой. Стояли золотые 90-е, и ничего не было ненормального в ее серой обвислой тишотке и длинной бесформенной юбке. Передачи «Модный приговор» тогда не было.
Но какие сисяры! Они были как воздушные шары моего пионерского детства!
Мне тогда было 24, ей 19, и у нее были очень сытные дойки. Ее широкий таз застенчиво прикрывала длинная джинсовая юбка. Так научила мама, чтобы казалась скромницей, а пощупать или тем более поебать давала только за лавэ.
Я тут же узнал, что эту молодуху звать Анджела. Эта тупая телка пришла устраиваться к нам на работу!
Ха-ха-ха! Хуета вам тут, а не работа! На дворе золотые девяностые, и все рабочие телки сосут! А ты — однозначно охуенно рабочая, Анджела, хотя мама тебя и укутала в тряпки. Чтобы бухой папа не мацал.
Крутился я вокруг нее месяца три, потом она сама вышла на чистый базар.
— Ты хочешь огранить мой бриллиант? — сказала мне сия пышная малолетка, уже отвязавшаяся от мамы и затянутая в синее трикотажное облегающее платье, откуда похотливо и вызывающе высовывались ее исполинские бюсты, жирная жопенция, жирные ляжки и красивые ножки-бутылочки, в икрах пухловатые, но снижающиеся к лодыжкам.
— Сколько?
— $60.
Я охуел, таких денег у меня не было. Очень быстро в электричке нашел ее ровесницу, молодую танцовщицу стриптиза, которая была продана в рабство в Хорватии. Нормальная, телесная блонда — ни туда и не сюда. Может, кто-то бы назвал бы ее жирной, но не я, потому что у нее баллоны выглядели где-то на троечку. Поебывал ее в офисном здании, на пожарной лестнице, бесплатно! Через месяц она уехала в Швейцарию работать проституткой.
Короче, $60 Анджела не огребла, а, сцуко, шел голодный 94-й. Пацыки последний хуй без соли доедали, а тут еще этих блядей греть. Ну их нах.
Но иногда регулярное безденежье сменялось веером бабла, и тогда вещи выглядели иначе.
Я пригласил эту задорную коровку к себе на хату. Наметал поляну, мясо, хуясо, овощи, фрукты. Для комплекта взял косяк с гашиком, который, был — перебор. Пожрали, выпили сухого вина, пыхнули, я сел на ковер и начал обжимать ее тугие ляжки в черных колготках. Я щупал ее ножки выше талии, и хотел залезть в трусы, как я уже делал не раз всяким бабам. Она, недотрога такая, сказала:
— Ты предпринял третью попытку к изнасилованию, и мне надо обратиться в милицию.
И еще прижала туфлей к ковру мою мошонку, причем, пизда, так ловко, что задела только кожаные складки, а не головку или яйца. Я в это время извивался у ее толстеньких, фигуристых ножек, от которых исходило очарование молодости и спорта. Анджела по ходу была альпинисткой, потому ее ножки были накачанные, агрессивные.
Очень сильно испугавшись того, что Анджела заявит на меня, я перестал ее домогаться, и все случившееся пропало, как в странном сне.
Я увидел ее только после родов, в 20 лет. Она шла по району в сарафане и была еще круче — жирная, гораздо более сисястая, но, увы, печальная тетя с серо-карими глазами и большущим чувственным ртом. Хотел сразу ее затащить в подлесок! Но мы расстались и поговорили чуть-чуть.
Потом прошло 10 лет.
Мне позвонил незнакомый телефон, и — о счастье! — это была Анджела. Я встретился с ней в кафе, отделанном под старину. Чуток похудела, подкрасилась, видно ее не в первый раз разводить мужиков, была одета в платье выше ее круглых колен, и туфли на высоком каблуке. У нее на икрах были кожаные веревочки, перетягивающие ее сытную, белую плоть. Официант похотливо ухмылялся, потому что понял, что пришла Блядь.
Анджела явно хотела бабок, и объявила, что подорожала. Стоила уже $200 за раз. Я, конечно, желал ее, но хотел сбить до сотки, почему и пригласил ее в статусный ресторан. Она, хитрая баба, одела тонкое шелковое платье, через которое я, тайно пощупывая ее бока, мог ощущать все складки жира молодой мамочки. «Хорошо ее мужу», —
