на меня. Мне теперь эта мысль тоже нравится — по заурядно-плотской причине. Я не могу уже.
На мою полку Лисичка опять обрушивается торжествующе-неуклюже. Этак полминуты она знакомится с неудобствами юноши-дебютанта, в просторечии — не может найти дырку, и, судя по дыханию, злится от этого. Я удерживаюсь от того, чтобы ей помочь. Хватит с нее нашей досадной взрослости.
Когда она наконец входит в меня, случается наконец то, чего до сих пор чудом удавалось избежать. Я нечаянно открываю глаза и вижу Лисичкино лицо.
Оно совсем не такое, как я себе представляла — по этим пальчикам в сандалях, по узкой полосочке на лобке, по ее ужимкам и повизгиваниям. Лисичка рыжая, разумеется, но на этом всё. У нее крупные, грубоватые черты, она из тех мрачных, себе на уме девиц, чье внимание я в школе старалась не привлекать.
А потом мне становится хорошо. Так хорошо, что хочется запрокидывать голову и смеяться, гладить Лисичку по спине, жаться к ней всем телом, но я продолжаю быть очень смирной, заставляю себя оцепенеть, и оттого горячий нажим Лисичкиных бедер, проталкивающийся вглубь меня предмет, которым только что укрощали ее саму, ее дыхание на моем все еще сыром от Женщин лице — все это как несущийся по мне нескончаемый поезд, состоящий из одного света и грохота. Я поворачиваю голову и смотрю на Лисичкину напряженную ладонь, упирающуюся в простыню. Неизящные пальцы юной грубиянки. Наши груди трутся друг о дружку и мешают, наверно, Лисичке разойтись как следует. Возможно, мне надо морщиться и скулить, чтобы ей было интереснее, она же не мальчик и не для меня старается. Но мне так хорошо, что меня уже практически нет.
Вот я отвернута к стене, и Лисичка засыпает, обхватив меня сзади и переложив через меня левую ногу. С застежкой от страпона она возиться не стала, и он вдавлен в ложбинку между моих ягодиц, мокрый и приапически-незыблемый. Лисичка вся немного вспотела и липнет. Я знаю, что не усну. Мне хочется высвободиться, уползти наверх и свернуться в ногах Марго или Татьяны. Я вспоминаю опять детский сад, придумываю о своем нынешнем положении фразу «тихий час с препятствиями» и начинаю давиться от хихиканья, сжимая губы. Думаю, как бы это уместить в твит с необходимым минимумом объяснений, из которых игриво явствовало бы, что я трахалась с кем-то в поезде, но не больше. В получившемся начинаю мысленно считать буквы, сбиваюсь, начинаю заново и погружаюсь в тяжкую полудрему, где 140 символов и 145 сантиметров что-то новое значат вместе, а герою рассказа не то «Лик», не то «Посещение музея» с платформы говорят: каркнул ворон: «Ленинград». Ибо назван он, разумеется, в честь эдгаровской Леноры.
Вот я выхожу на площадь Восстания и только теперь, кажется, просыпаюсь. Еще в какой-то из прошлых приездов мне подумалось, что надпись «ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД» похожа на утреннего петуха. Лисичку встретил на перроне какой-то молодой человек, и она, по-моему, делала вид, что мы совершенно случайные ее попутчицы; Марго и Татьяна, коротко попрощавшись, скрылись, пока я нарочно медлила, глядя опять-таки в телефон. Мне некуда идти, я поленилась-постеснялась найти себе вписку, а спать хочется, чисто физически, и чисто физически же — мне все равно хорошо.
Вот.
