пробиваясь сквозь толпу каких-то крестьян, вооружённых копьями, сучковатыми палками, топорами. Может быть, они и протестовали против земельной реформы правительства, но раздолбать хотели именно наш внедорожник. Как сказал посеревший водитель из местных «они не шутить, очень не шутить». После чего, на север поездки стали сокращаться, а на юге появились новые площадки. Куда я стал наведываться и зависать там. Появилась возможность изначально организовать всё по уму, чем я и воспользовался.
В один из дней зависания, я в свете солнца, уже клонившегося к закату, переезжая с одной площадки на другую, остановился в одной из деревушек, живописно разбросанных по нашему пути. Вернее сказать водитель, сделав небольшой крюк, заскочил к родственникам. Пассажир же, то есть я, находился в расслабленном состоянии в предвкушении небольшого трёхдневного отпуска после двухнедельного сидения в этом уголке. Хоть природа тут была милой, зелень изумрудными волнами колебалась под порывами ветра, а люди чудны своей простотой, мне хотелось упасть под душ, окунуться в бассейн, трахнуться, наконец, с Рахиль, посмотреть, как Клаус занимается её клитором, вызывая волны удовольствия на её лице. Ковыряя пальцем смолу на куске дерева, источавшего запах от которого кружилась голова, мне даже стало как-то волнительно. То есть внутри меня всё заволновалось, как только я представил эту картину.
Громкие голоса, взлетевшие в этой какофонии деревенской жизни, выдернули меня из сексуальных грёз в африканскую реальность. Недалеко от меня, стояли две группки спорящих мужчин, посреди сидел, очевидно, вождь-старшина, вяло отмахивающийся от муж своей плёткой с белым хвостом какой-то лошади, но не зебры. У зебр такого шикарного хвоста нет, есть кисточка на жилистом полосатом хвосте. С обеих сторон сидели группы поддержки — несколько женщин, замотанные по самые уши.
— Слушай, Джои. — Водителя почему-то все звали Джои, а он откликался. — Что тут происходит?
— Что происходит? — Он опустил вязанку каких-то веток в кузов внедорожника. — Торгуются.
— А что продают?
— Невесту. Свадьба. — Он усмехнулся. — Дядя хочет триста долларов, отец жениха даёт только сто пятьдесят. А я бы и десяти не дал бы.
— О как?! — Я повернулся к нему. — А почему?
— Да семья у неё такая. Вот поэтому и из другого племени пришли свататься. Да, нищее это племя. Ничего у них нет. Набрали по всему племени всего сто пятьдесят, вот и торгуются. — Как бы в подтверждение его слов, отец жениха, если он таким был, вытащил из кармана пачку денег, набранную мелочью, потряс в воздухе. Дядя в ответ обиженно что-то гаркнул, подскочил к сидевшей рядом женщине, рывком поднял её. Следующее так ударило меня по голове, что я воспринял это просто вспышкой. Он сорвал с её головы покрывало, открывая искристые волнистые волосы шатенки, тонкие черты лица метиски со светлокарамелевым цветом кожи. Как бы подтверждая свои слова о нормальности невесты, он откинул полу одеяний, в которые она была одета, показывая ровные, красивые ноги. О! Оказывается это не одежда, а просто кусок ткани, в который эта невеста была завернута голышом! Насколько я успел увидеть контуры её голого тела. Во мне всё рухнуло. Не знаю почему, я выдохнул, схватил водителя, собиравшегося опять куда-то рвануть.
— А что за семья такая? — Он заморгал, соображая, что сказать. — Давай, выкладывай.
— А что говорить? Прабабка спуталась горничной с белым, родила полукровку, та также спуталась с белым, родила дочь, а та спуталась с белым. Сынок её удрал в столицу, оттуда в Европу. А вот месяца три назад приехал, приволок её сюда, бросил и обратно укатил.
— А её мать?
— Мать? — Он почесал голову. — Умерла. Поэтому, он-то и привёз сюда. А денег не оставил. Дядя подержал её, подержал, и вот решил избавиться.
— А они с женихом...
— Нет! — Он усмехнулся. — Тут у нас в деревне знакомятся, слушают детей. А
