происходящему с изрядной долей пофигизма, немного струхнула, кода меня с венком вытолкнули на дорожку перед ним. Стараясь мило улыбаться и едва различимо в окружающем гуле бубня заученную фразу приветствия, я протянула ему венок, предусмотрительно повернувшись к камерам боком и придерживая венок,...
пока фотоаппараты вдоволь не нащелкаются. Все как учили.
Михаил Евгеньевич взялся за венок с другой стороны, растянув губы в улыбке, тоже выдерживая паузу. Лишь после этого, он глянул на меня. К моему удивлению, по его физиономии расползлась довольная, теперь уже искренняя, улыбка и он даже немного покраснел. Но все это случилось не раньше, чем его глазки поднялись от моих ног к лицу. Боже! Я смутила губернатора! Я ожидала какой угодно реакции от этого олицетворения бюрократии на смазливую девчонку, роль которой была чуть меньше, чем никакая. Однако, он отреагировал совсем как человек! Я бы даже сказала — как мужчина! Сама донельзя смущенная своим открытием, я посторонилась, пропуская губернатора в проход (в смысле, между креслами актового зала). Теперь я должна была ждать следующего сигнала от организаторши, которая крутилась тут под ногами. Однако Михаил Евгеньевич бросил едва заметный взгляд на какого-то амбала из своей свиты, и тот, подхватив меня под локоток, повлек меня по пятам идущего передо мной губернатора. Народ перед нами рассеивался, словно отталкиваемый невидимым силовым полем. Я заняла место по правую руку от губернатора в центре второго ряда (первый оставался пустым), чувствуя, что краснею под вспышками фотокамер. Губернатор, чтобы пропустить меня на соседнее кресло, втянул живот, и я, сконфуженно улыбаясь, протиснулась туда, от растерянности повернувшись к нему попой. Наверняка, через день-другой, вся группа будет ржать над этими фотками в местной газетке, глумливо допытываясь «какой у него?».
Мне на помощь пришел погасший в зале свет. На освещенную сцену стали выползать замученные русским гостеприимством иностранные коллективы, пытаясь попадать в такт музыке, двигаясь в своих национальных костюмах и распевая свои национальные песни. Этот ад длился почти час. В грохоте музыки губернатор пару раз поворачивался ко мне и что-то говорил. Я, безуспешно пытаясь читать по губам, согласно кивала и светила улыбкой, надеясь, что не выгляжу полной дурой. Но переспрашивать губернатора мне почему-то казалось уголовно-наказуемым деянием. После моих согласных кивков Миша (мне ведь уже можно так его называть? все-таки столько пережили вместе) давал какие-то короткие приказы все тому же амбалу, который в отличие от меня, все слышал и понимал. После этого он куда-то пропадал и через какое-то время снова появлялся.
Я совсем пропустила момент, когда губернатор поднялся и под аплодисменты начал пробираться на сцену. Видимо, ведущие (парень с девушкой с местного телеканала) его позвали, пока я стеклянно улыбалась в камеры. Кто-то сзади меня довольно чувствительно пихнул, и я поняла, что мой выход, и стала пробираться меж кресел в след за коренастой фигурой Евгеньевича. Мы вместе поднялись на сцену. Я стояла слева от губернатора в третьей позиции, пока он тупенько и немногословно (тот еще оратор) в микрофон благодарил делегации за приезд, выражал надежду, что весь этот бесполезный движняк пойдет на пользу нашим странам (каким, интересно, образом?), и жаждал увидеть их на следующий год. Как всегда, в такие моменты, меня сковала паника, что слово предоставят и мне, но обошлось. Вместо этого объявили белый танец, выпустив откуда-то белых голубей, которые начали биться о декорации, теряя перья, и гадить на головы иностранцев. БЕЛЫЙ танец! Видишь ли, белый — цвет мира! Блин, я была готова убить этих организаторов! Меня никто не предупреждал! К счастью, я довольно быстро сообразила, что от меня требуется, когда ко мне
