упал, ах ты тля!А дома, наутро, всплываетИз памяти с грязью белье,Мне стыдно, что Вовка вскрываетСекреты, свои и ее!А может я зря ужасаюсь,И принял за истину бред?Ну, кто, мне скажи, напиваясь,Откроет интимный секрет,Что он — не мужик, водиночку,И так уж сложилось судьбой,Что делят с Галиною ночкуБратья, то — один, то — другой!И хочется верить, что бредни,Да помнится телу ее...Ох череп, ты череп, мой бедный!Опять эта мерзость клюет!Мурашками боль пробежала,Кочан перезрело трещит.Похмелье шершневое жалоВонзало сквозь лысины щит.2Сколько раз за слабость я себя казнил!Ведь супруги образ мне до боли мил!Ведь ее объятья предпочту иным,Только память ночи не ушла как дым!И однажды встретил Галочку в толпе.И зарделись оба, вспомнив о себе.И пробилась нежность сквозь пожатье рук,И прижавшись телом, обвилась вокруг.Голубые взгляды горечи полны.Просят как пощады: полюби хоть ты!За окном кафешки талые ручьи.В сердце — головешка жалости бурчит.Томное волненье. Шепот: «Приходи!Прекрати мученье у меня в груди!Лишь с тобой прекрасно было мне в тот раз,Ты любил не грязно, Знаешь, как сейчас?»И в оконце глядя, выплеснула стон,Как жене устроив дома «Кошкин дом»,Нужного знакомства расширяя круг,К ней «друзей» бессчетно приглашал супруг.Только отдуваюсь. Верить мочи нет,Так ведь не бывает, если все — не бред!А она, бледнея: «больше мне не в мочь!В ужасе сжиматься, ожидая ночь!»И опять моленье робкое в устах:«Я на все готова, боль стерплю и страх,Лишь уйми мученье у меня в груди,Пусть хоть на мгновенье, слышишь, приходи!К горькой бабьей доле смилуйся теплом,Приголубь по воле, и возьми потом:Не в любви хотенье, не в пустой разврат,Ты — мое спасенье, не хочу назад!Как сказать, не знаю, и распять свой грех.Мрака накопилось с чередой утех.Непристойны ночи стали у меня!Вырваться — нет мочи, только жажду дня.Ты — моя надежда. Горю пособи,И узнаешь нежность всей моей любви!Замени собою тех, с кем душу рву,Но любимых мною, даже по утру.»Помолчала, мучась тайное сказать,Будто обнажаясь, душу истязать.И с лицом в ладонях, люди так не врут,С дрожью и слезами зашептала вдруг:«Он, бесспорно, спятил, если, много раз,Клал меня под свекра чтоб смотреть на нас!Но, чистейший ужас, а ему — азарт,В дни, когда Андрюшка навещает, брат...Думала, я знаю, что такое стыд!Но, мура какая: свекор со мною спит!Стыд сжигает душу в самый сладкий миг,В миг, когда в глубины семенем проникВзяв почти что силой, плюнув на ... родство,Младший братик, милый, прыснув естеством.И мутится разум — сладость, без краев!Тело раз за разом просит вновь и вновь!Близко шепот мужа: «Глубже суй, Андрей!Выдай прямо в матку, ты по вкусу ей!Твоему мечтанью не помеха стыд!Пусть твоя сестрица от тебя родит!»И безумье брата мне передалось,Вожделеньем тело в миг отозвалось.Отдалась, не мысля больше ничего.Разрыдалась — выстрел спермы. Горячо.Брат любил до зорьки восхожденья дня.Встала утром — горько. Душит стыд меня.Как могло желанье от него родитьВспыхнуть моментально и поработить!Но и в этой пробе стыд не вышел в рост —Через месяц двое, поднимали тост:Младший брат, Андрейка, старший брат, ОлегСобравшись с сестренкой разделить ночлег.А супруг смеется: «Главное начать,Чтобы под завязку матку накачать!Я ж другой повадки — всей округе мил,А свою сбрюхатить не хватает сил.»Тело предавало — отдавалось им.Сладостно туманил мне сознанья дым.От того, что знала с ними слиться — грех!От того, что мужем делена на всех.»*Я выслушал ее без звука.Ошеломленный, невпопад,Пообещал стать верным другом,Остановив ее разврат.Потом мы оба повздыхали,Даря друг другу томный взгляд.Во мне все чувства полыхали,И понял, что уже навряд,Отмечен верностью супруге,Закончен будет разговор,И вверю Вовкиной подруге,Хотя б на время, свой прибор.И пусть братишки устыдятся,Оставив прелести её,А свекор и сынок — смутятсяУслады под своё враньё.Так думал я,
