носом в ее грудь. Аннека была Аннекой, ею можно было любоваться бесконечно. Это был источник настоящей любви, тепла, света. Веки синеглазки мелко задрожали, открываясь и открылись награждая улыбкой Вику словно лучики утреннего солнышка. «Я люблю тебя», — пошептала она прижимая руку ее к своей груди. Вика прижала Аннеку к груди, целуя в ее медовые губы, эти сладкие губы, целуя этот шаловливый язычок, эту озорную девочку. Любимую девчонку.
— Так бы и не отпускала тебя никуда, — наконец произнесла Вика держа подругу в объятиях.
— А ты не отпускай.
— Тогда у меня кое-где ссохнется и будет долее не пригодно к использованию, — и добавила,
— Надо идти в душ.
— Иди ко мне, я вылижу тебя языком, как кошка, — засмеявшись предложила Аннека
— Тогда у тебя на язычок устанет, и он откажется работать. Я очень, очень грязная девочка.
— Ну-ууу, — закуксилась Аня.
Вика несильно шлепнула подругу по ягодицам, отозвавшиеся звонким хлопком, пружинящие растекая в разные стороны, принимая на себя удар. «У-уууу!» — обиженно заныла Аннека. Последовал еще шлепок, затем еще один, уже сильнее. Аннека, всхлипывая, заработала бедрами, пытаясь уйти от руки подруги, но это было не просто сделать. Схватив пытающуюся улизнуть Аннеку за лодыжку, Вика подтащила ее брыкающуюся розовую задницу к себе поближе, не переставая раздавать ее розовой попке звенящие шлепки ладонью правой руки. Ай! Яй-йййй! Хнык-хнык, А-ааааа! Доносилась в ответ на ее «ласку». Вика, возможно, немного распалилась пока не увидала, что розовая попка девушки от ее ударов приобрела багрово-красный оттенок. Аня рыдала навзрыд, всхлипывая и утирая слезы рукой.
Переводя дух Вика остановилась. На самом деле она давно хотела сделать это, наверное с самой первой встречи, просто пока никак не представлялся подходящий момент. Она сама себе не до конца признавалась, насколько сильно она этого хотела. Это было неправильно, это было некрасиво, это было грязно, подло, отвратительно. Вика знала все это. Но. Вика хотела и ничего не могла сделать с собой. И все же что-то давало ей надежду думать, что все это не было избиением ребенка. Аннека с каждым днем их знакомства становилось все более капризной, выкидывая постоянно какие-нибудь фокусы, как будто провоцировала ее на это. Ее глаза так и говорили: «Когда же до тебя уже дойдет!» Т. е. Вика хотела думать, что Аня провоцировала ее на это. Она даже не могла себе сказать этого слова. Подсознательно, она автоматически заменяла слово наказание на неопределенное «это». Переведя дух, ее внимание вновь обратилась к Аннеке.
Ее ягодицы горели как сковорода в масленицу. Он уже не брыкалась, а лежала смирно. Грудь ее часто вздымалась, в то время как ротик издавал время от времени очередной всхлип. Вика наклонилась прикасаясь своею грудью к воспаленной коже, целуя их интимным поцелуем. Аня начала затихать, плачь стал тише, а дыхание глубже. Спина ее немного выгнулась подталкивая попку навстречу насильнице. Вика склонилась к месту экзекуции, проводя кончиком носа по попке, по этим апельсиновым долькам, по этому сочному арбузику. Она губами проводила по ягодицам изучая каждый бугорок, каждый волосок, каждую завитушку на теле любимой. Горящая, обожженная кожа миллионом микро-движений, едва уловимым глазом, но хорошо чувствовавшимися женскими губами, реагировала на ее прикосновения, на дыхание исходящее из нее, на ее тепло ее тела, сначала желая ее, потом отталкиваясь прочь, и затем снова хотя ее.
Вика чувствовала как совсем рядышком, с каждым новым всхлипом, сжималось и разжималось колечко ведущее в ее попку, этот замочек в ее девочку, в ее милую девочку. Язычком, словно подбирая ключик, Вика попросилась в нее. Замочек сжался под очередным всхлипом. Не теряя надежды, Вика одними подушечками пальцев, прикоснулась к горящим ягодицам, разговаривая с ними на языке тела, прося прощения, прося дать ей надежду.
