состоянии. Её тело обволокла сеть веревок сильно врезающихся в кожу. Она ощутила себя курой попавшей в авоську мясника. Девушка почти не могла пошевелиться, так как руки, стянутые за спиной, болезненно вытягивались к потолку, в то время как тело находилось в параллельном полу положении, за исключением таза. Тот был в почти вертикальном положении, потому что ноги её были вытянуты в сторону головы. Впрочем, они не были направлены вдоль тела, а расходились в стороны под более чем прямым углом.
Опутавшие её веревке были пропущены через кольца на полу и в потолке. Прямо перед собой она видела одно из них. Через него проходила веревка, удерживающая её тело за плечи и не дававшая ей распрямиться. Растянутые мышцы ног, рук и спины ныли от напряжения, затянутые веревками груди покалывали вспышки онемения. Женщина посмотрела на свои прелести, обеспечивающие ей постоянный поток желающих познакомиться, и ужаснулась их фиолетовому цвету.
Придя в себя, она провисела так больше пятнадцати минут, и всё что ей оставалось это хрипеть, поскуливать и плакать, так как рот её был, заткнут широким резиновым шариком, а хозяйки поблизости не было.
Но потом она вернулась, выйдя из двери в прихожую, лицом к которой она висела. В одной ее руке была дымящаяся чашка, в другой надкусанный бутерброд. Увидев, что она очнулась, она ухмыльнулась и, усевшись прямо перед ней, продолжал подкрепляться. У Кристины потекли слюнки, в животе заурчало, ведь всё что ей довелось пережить за это время, изрядно выматывало, и организму требовались подкрепиться.
— Хочешь? — спросила Алена и помахала бутербродом.
Она усердно закивала.
Хозяйка поднялась со своего места и, подойдя к ней, вытащила шарик из её рта. Она молча поднесла бутерброд к её рту, и она впилась в него зубами. Алена обреченно вздохнула и сказала.
— Безмозглая сука, учишь тебя учишь, а толку никакого.
Она вытащила откуда-то из-за пояса металлический обруч и приладила его на голову женщины, так что один из его краёв попал ей в рот. По всему периметру окружности из обруча торчали небольшие вентили, и госпожа принялась закручивать их. Вскоре обруч плотно сжал её голову и края, попавший в рот уперлись в зубы, заставляя женщину разжать их. Она так и сделала. Хозяйка продолжила закручивать вентили, пока края обруча не врезались в краешки рта. Тогда хозяйка начала крутить ещё какой-то механизм, и обруч, разделившись на две части, принялся разводить челюсти женщины с той же неотвратимостью, с которой домкрат поднимает машину.
Когда её рот широко раскрылся, так что заломило скулы, Алена сказала.
— Сегодня я добрый и потому повторяю, когда госпожа что-то дает рабыне, она должна благодарить ее, — она обвела несчастную девушку взглядом, — но поскольку ты, сука, никак не хочешь усвоить это простое правило, мне придется вбить его в тебя.
Она засунула... в её открытый рот кусок бутерброда и, освободив тем самым свои руки, расстегнула и сняла штаны. Кроме штанов ничего больше не было.
Хозяйка подойдя к лицу девушки, зажала ей нос. Губки сильно пахли мочой и выделениями, и Кристина попыталась отвернуться.
— Вот как, — казалось, что хозяйка искренне удивилась, — помимо того, что ты не хочешь благодарить меня за дары ты ещё и пытаешься их отвергнуть.
Она подняла глаза и увидела, как краснеет в гневе ее лицо. Она грубо схватила её за волосы и прижала её лицо к своему лобку. Прижимая её так левой рукой, правой она вытащила уже знакомую многоглавую плеть и принялся хлестать её по спине и попе. Как и раньше кончики плети попадали в промежность.
Прижатая к ее телу с куском бутерброда во рту полном слюней она не могла кричать, хотя ей этого очень хотелось. Тем временем клитор госпожи затвердел, и она направила вагину в её разинутый рот. И начала извергать из себя мочу. Инстинктивно она начала глотать, а женщина
