слова заставили меня вздрогнуть. Я подошел к Аэа, как сомнамбула, и... вдруг во мне возникло намерение, которое, наверно, я бы подавил, если б моя голова была бы яснее. Не соображая, что делаю, я лег на Аэа, ввел свой член, подскочивший, как по волшебству, в ее вагину, шершавую от краски, и начал трахать ее на глазах у тысяч человек.
Я не смог бы объяснить, почему я так делаю: какой-то голос будто подсказывал мне, как поступать, и я слепо слушался его.
Люди зашумели. Вновь я ощутил гул, который слышал раньше... но одновременно с этим произошло нечто необыкновенное: я почувствовал в паху удар горячей волны — как электрошок, только без боли, — между наших ног сверкнула голубая искра, и я почувствовал, как вокруг наших гениталий набухает какой-то вихрь, набирающий энергию... почувствовал, что из Аэа в меня идет мощный поток, наполняя меня силой; Аэа пошевелилась, открыла глаза — и наши взгляды пересеклись...
Я не могу описать то, что произошло со мной в этот момент: я будто ворвался в ее глаза, прильнул к любимой душе, слился с ней; и все это время мои бедра яростно трахали Аэа, подмахивавшую мне все сильнее и сильнее. Вокруг нас рвались голубые искры; мы, сцепившись взглядами и гениталиями, стремительно неслись к сладкой смерти — мне казалось тогда, что оргазм убьет нас — и, когда наши гениталии начали ныть и рваться на части, кожа Аэа вдруг сморщилась.
Смертная сладость падения в оргазм отдалась вдруг холодом — мне показалось, что Аэа умирает, — но тут же я понял, что это не кожа, а слой краски: он набух, будто какая-то сила отделила его от кожи, весь пошел трещинами, раздробившими его на мелкие кусочки, — и вдруг Аэа полыхнула голубой вспышкой, сорвавшей с нее золотой панцырь, как одежду. В воздухе мелькала золотая пыль, и мы с Аэа с ног до головы обсыпались золотой пудрой, сквозь которую виднелась чистая, бледная кожа Аэа и ее черные волосы. Она яростно скакала подо мной, насаживаясь на меня и стряхивая с себя золотые ошметки... Мы кончали вместе; я обнял Аэа, слился с ней в единый комок и провалился куда-то в сияющую бездну.
***
Очнулся я в густой траве. Надо мной было высокое лиловое небо, плотное, как бархат; на мне сидела Аэа — и нежно ебала меня, раскачиваясь на моем члене.
Она была голой, как и я, и совершенно чистой; только в волосах поблескивали отдельные золотинки. Она ласкала меня везде, где моя кожа ждала ее прикосновений; она обволакивала мой член скользкой, нежной вагиной — так, что я набухал и сочился ее любовью, как спелый персик; из ее тела в мои гениталии лилась теплая волна энергии, наполняя тело мурашками... Мне было сладко и удивительно. Я обнял любимую, вдавил в себя ее бедра — и кончил, растворяясь в ней, как во сне...
Мы долго лежали, обнявшись, на траве, впитывали друг друга, слившись в единый комок, беседовали, не открывая рта... Снова я стал Аэа, а она — мной; меня даже не интересовало, чем закончилась революция, как спасли Аэа, что будет с нами дальше; главное — мы были вместе.
Если попытаться выразить нашу беседу словами — получился бы примерно такой диалог:
— Где мы?
— На моей планете.
— Почему мы одни?
— Не знаю. Я очнулась недавно. Наверно, нас положили на землю, чтобы мы впитали энергию планеты.
— Как ты себя чувствуешь?
— Намного лучше, хоть пока еще я очень слаба. И ты очень слаб. Нам нужно восстановиться.
— Я люблю тебя больше всех на свете.
— И я люблю тебя больше всех на свете. Я до сих пор не верю в то, что произошло.
— Почему?
— Я попалась в ловушку... Я лишилась силы... Я умирала от страшного, запретного наслаждения, которое я никогда не смогу передать... Ты прибыл на мою планету... Ты спас меня... Каждая из этих вещей невероятна. Но все это было.
— Не я спас тебя. Тебя спас народ твоей планеты, тебя спас Ыййя и другие Ученые.
