Оксфорда нет, я думаю, и вообще...
***
29 НОЯБРЯ, утро.
Как писал вчера — так и заснул. С ручкой в руке.
Что ж, продолжим. Убрал я дерево с хвоста. Пришлось попыхтеть. Тут же думаю осмотреть хвост, не сломан ли (а! — мышление медика!), тут же соображаю вовремя: ей скорей бы в воду... Поднял на руки — тяжелая, килограмм 70 в ней, — и тащу через бурелом. Тащу и думаю: вот — иду по необитаемому острову, и тащу наперевес русалку. Еще живую. Да... Большая она, хвост свисает. Шагал быстро, как мог. Добежал до воды, зашел по колено — забилась у меня в руках, заныла. Понял: нагнулся, отпустил... плюхнулась, окатив меня с ног до головы, вильнула хвостом... И тю-тю. В недра океана.
Так. Пока не забыл, — вряд ли она вернется, посему: мне, Элвину Дугласу, доктору медицины, посчастливилось наблюдать уникальное явление природы. Зафиксируем же его беспристрастно — по-нашему, по-научному...
Стоп. Опять? Кажется, крик...
***
28 НОЯБРЯ, день
Нет, это невозможно. Я сплю, сплю, сплю!!! Эротоман недотраханный. Бред какой-то...
Ринулся было на крик, остановился... сбросил трусы — и тогда уж побежал. Идиот? Рассудил: русалка, дитя природы, с ней можно... А вдруг бы это была не она?
В общем — конечно, это она. Выбегаю голым к берегу — от бунгало буквально метров десять, — сидит на мелководье. Она, оказывается, сидеть умеет на попе, и хвостик изящненько — вокруг себя. Как киса. Сидит и кричит!
«Иииыыы!» Вот теперь я услышал, что крик ее совсем особенный... люди так не кричат. Резкий, гортанный, пронзительный, ультразвуки в нем, что ли? И когда стонала, тоже... значит, голоса другие у них? Сидит, а в руках — вот такая рыбина. С дельфина. Я к ней, а она протягивает мне: на, мол. И улыбается, я таких улыбок еще не видел. Чтобы и глаза, и губки, и щеки, и вся она... Все светится. Голубыми лучами.
Я соображаю: это, значит, мне — презент за спасение, благодарность... Спрашиваю: это что — мне? Молчит, улыбается. Присаживаюсь рядом, смотрю на нее... Чувствую себя полным идиотом, как и следует в таких случаях. Что делать с рыбой? Жалко ее, и обидеть девочку не хочется. Говорю: спасибо, я сыт. Не хочу кушать, говорю. У меня много еды, говорю. Отпусти ее, говорю.
Знаю, что не понимает — и говорю. Изменилась в лице, и вдруг: НЕ ХО-РО-ШО? Робко так, с трудом выговаривает, как трехлетняя. Ну и ну. Голос скрипучий, но нежный, и уже человеческое в нем слышно. Я говорю: хорошо, очень хорошо, но я не знаю, что с рыбой делать. Кушать, или, может быть, дрессировать? Может, у них такие рыбы вместо собак или хомячков?
Она говорит: я по-ни-маю. Раздельно, по складам... И — плюх! рывком нырнула, окатив меня... Тю-тю.
А я — с рыбой сижу. Обиделась, думаю. Паршиво мне стало, будто я ребенка ударил. Рыбину отпустил в свободное плаванье, сижу, тоскую...
Вдруг — плюх! — снова здесь. А в руках — раковина. Гигантская, больше той рыбы, розово-голубая с разводами, какой-то невозможной формы... я таких сроду не видел. Протягивает мне, говорит: это — хорошо! Не еда! Хорошо! И смотрит на меня просительно, умоляюще — возьмешь или не возьмешь? А глаза — будто просвечивают тебя насквозь. Голубым рентгеном.
Чувствую: в душе — ни одного тайного уголка для нее, все высвечивает, все видит. И груди розовые свисают — с них водичка капает...
Я, дурень, возьми и растрогайся. Беру — а там внутри еще и ветка кораллов вложена! Два в одном. Спасибо, говорю, это очень хорошо, это очень мне нравится! А она так смотрит на меня, и говорит — нравится? Хорошо? И — как всплеснет, плюхнет, как завизжит, — и полезла на шею! Ласкается, прижалась ко мне, прильнула, трется грудями.... .. Ласковая, как ребенок.
Ну что тут написать? Что не напиши — все будет мимо... Ты хороший, говорит, и льнет ко мне. Спасибо, говорит, и целует в губы. Щедро, мокро, от души...
***
29 НОЯБРЯ
Приплывала дважды. Носит мне дары моря: утром
